Шрифт:
Закладка:
Возможно, именно этими трудными обстоятельствами объясняется появление нового (после перерыва в четыре с половиной года!) письма Александра I к Лагарпу от 16/28 января 1808 года, переданного через прибывшую в Париж российскую посольскую миссию. По-видимому, Александр очень не хотел теперь потерять еще и доверие Лагарпа (на опасность чего явно указывало письмо швейцарца, отправленное месяцем раньше[346]). Император признавал, что «сильно виноват» перед своим учителем, заверял в неизменности своей дружеской привязанности к нему, а также в том, что получает и читает с большим интересом все его письма. Александр прекрасно знал, что уже этих слов будет достаточно, чтобы обиды Лагарпа развеялись и тот продолжил переписку, но царь пошел даже дальше – он написал, что согласен на приезд швейцарца в Россию в любое время, которое тот сочтет возможным. Однако ни о каких материальных условиях поездки, ни о требуемых для этого паспортах (о которых просил Лагарп) император не упомянул. Можно согласиться с швейцарцем, что Александр I был искренен, говоря, что присутствие учителя рядом с ним принесет ему радость, но в минуту написания письма просто не захотел снисходить до подробностей реализации этого. Но швейцарец продолжал и дальше наблюдать, что «технические» препятствия для его путешествия в Россию остаются не снятыми, а потому счел это завуалированным отказом.
Таким образом, благодаря своевременному ответу царя, разрыв его переписки с учителем в период «после Тильзита» не состоялся. Зато мощный заряд критики, который несла негативная оценка Лагарпом последствий союза Александра и Наполеона, остался и постоянно звучал в последующих письмах.
Прежде всего, Лагарп нападал на само поддержание русско-французского союза, который, по его мнению, только компрометировал Александра I. Ему было горько, что, признав себя «другом и союзником» Наполеона, Александр вынужден разделять ответственность за насаждаемое всюду французским правителем «иго деспотизма» – военного, политического, религиозного, который настолько угрожает Европе, что, по мнению Лагарпа, «скоро станем мы свидетелями возрождения средневекового варварства», а «науке и цивилизации» придется искать спасения за океаном. «Больно было бы думать, Государь, что и Вас назовут среди причин сего переселения» (29 февраля 1808 года).
Осуждал Лагарп и «путь завоеваний», на который, как ему видится, Наполеон толкал Александра. Это не только враждебные отношения с Англией, но и нападение в феврале 1808 года на шведскую Финляндию, воспринятое европейским общественным мнением (на которое ссылается Лагарп) как однозначно несправедливое. Столь же негативно Лагарп оценивал и продолжение войны России с Турцией ради Молдавии и Валахии – их приобретение не укрепит сколько-нибудь существенно державу Александра I и совершенно несоразмерно наполеоновской добыче в Центральной и Южной Европе (например, присоединению к Франции в 1808 году богатейших частей Италии), а война на далеком театре лишь истощает силы России. Тем легче последняя потом неизбежно станет жертвой Наполеона, к чему надо быть готовым. «С отчаянием предвижу, – писал Лагарп Александру, – что скоро наступит минута, когда Ваша империя и Вы сами жертвой его сделаетесь вместе с другими, если великие меры не будут взяты безотлагательно, дабы сопротивление оказать твердо и энергически» (31 марта 1808 года).
Лагарпа также глубоко огорчило свидание двух императоров в октябре 1808 года в Эрфурте. Поездку туда он считал ошибкой и «западней», боясь, что она выльется в дальнейшее унижение царя, от которого Наполеон потребует очередных уступок. Накануне эрфуртской встречи, куда должен был выехать из Парижа российский посол, Лагарп даже демонстративно отказался передавать с ним какое-либо послание для Александра.
Из газет, а также вступая в беседы с теми русскими, которые оказываются в Париже, Лагарп узнавал подробности о внутренней жизни России. И эта картина тоже его не радовала. Прежде всего, он отмечал массовое недовольство верхушки подданных Александра I Тильзитским миром и его последствиями – об этом недовольстве не преминули сообщить французские газеты. Из какого-то разговора весной 1809 года Лагарп даже вынес впечатление, что против Александра I зреет заговор, и поспешил предупредить царя: «Если верить тому, о чем сии злые языки проговорились, Александр I ненавистные им либеральные идеи отринул и привязанность своего народа потерял», а среди вельмож и чиновников «есть недовольные, любители мятежей и смуты, которые перемены желают и, весьма возможно, ее готовят, скрывая преступные свои намерения под маской заботы об общественном благе» (7 апреля 1809 года).
Лагарп усматривал причины для этого недовольства в том, что реформы, предпринятые в начале александровского царствования, не приносят плодов; выбор отдельных министров неудачен (особенно швейцарец нападал на графа Н.П. Румянцева, к которому хранил личную неприязнь еще с конца екатерининского царствования, когда именно через Румянцева в Петербург были переданы доносы бернских властей на Лагарпа); в армии господствует «аракчеевщина» (строгие наказания дают за несоразмерные провинности вроде сбоя шагов, а сам военный министр граф Алексей Андреевич Аракчеев распоряжается теперь всеми назначениями и чинами, так что офицеры «отданы на милость самоуправца», цель которого – «превращение людей в простые машины»). В целом же Россия переживает жестокий внутренний кризис, в первую очередь обусловленный крахом ее внешней торговли и финансов как следствием присоединения к континентальной блокаде Англии. Все классы общества страдают, пишет с горечью Лагарп, и «на перемену монарха смотрят вовсе не как на общественное бедствие, но, напротив, как на событие желанное, даже долгожданное, ибо надеются, что тогда потери и страдания прекратятся» (письма от 31 марта 1808 года, 10 октября 1809 года, 16 января 1810 года).
В сентябре 1810 года Лагарп в очередной раз дополнил свое «политическое завещание» – послание к Александру I, которое тот должен был получить уже после смерти учителя (до этого Лагарп обращался к его составлению дважды, в 1803 и 1807 годах). Видя, что российский император ему давно не отвечает, Лагарп сетовал: «Письма мои Вас утомляют и даете Вы мне понять, что пора переписку прекратить и что советы мои и предложения теперь не ко времени». Между тем текущую политику Александра I он характеризовал как «одну ошибку за другой» под влиянием людей «себялюбивых, или продажных, или бессильных», призывая, впрочем, пока не поздно, исправить это и прислушаться к истине[347].
Александр I действительно не отвечал Лагарпу три года, направив тому новое письмо лишь в 1811-м, когда в Париж был назначен с особой доверенной миссией в качестве военного агента полковник Александр Иванович Чернышев. Но это не значило, что российского императора обижала критика Лагарпа – напротив, парадоксально, но с многими его высказываниями Александр I был в душе согласен, хотя и никак не проявлял этого на деле. Так, накануне свидания с Наполеоном в Эрфурте он написал матери пронзительное письмо, где пытался объяснить, почему поддерживает внешне дружеские отношения с «этим страшным колоссом, с этим врагом». Союз с ним – лишь способ временно приглушить его подозрения в отношении дальнейших намерений России, это необходимо, чтобы «иметь возможность некоторое время дышать свободно и увеличивать
