хотя донести до него свое мнение смог только спустя два месяца, уже покинув территорию Франции. Если царственному ученику нужно было громогласно заявить о своих принципах, то его учитель призвал на помощь практическое мышление – что делать дальше? В свете этого вопроса Лагарп и сформулировал главный упрек Александру: «Не вручать нот, не имея наготове двухсот тысяч человек, способных немедленно добиться их исполнения» (16 июля 1804 года). Если же эти средства не готовы, то войны надо избегать, и тем более сейчас: «Не пристало России одной вперед выдвигаться для защиты территории германской, когда глава Империи и князья ее, нуждающиеся куда сильнее в защите, остаются безразличны» (9 августа 1804 года).

По мнению Лагарпа, призвав Рейхстаг к защите достоинства Германии, Россия уже выполнила свои перед ним обязательства. Сам же Рейхстаг вряд ли дальше способен на какие-либо существенные действия против Франции, поскольку составляющие его государства находятся в глубокой зависимости от Наполеона («Слишком хорошо знаю я страхи и смятение государей с правого берега Рейна, чтобы хотя на простые знаки несогласия с их стороны рассчитывать», – писал Лагарп).

И действительно, обсуждение германскими депутатами российской ноты вначале затянулось (в чем свою негативную роль сыграла Пруссия), а затем было прекращено из опасения «нежелательных последствий» для мира в Европе. Но Александр I и не собирался дожидаться официальной реакции Рейхстага. 12 мая 1804 года российский поверенный в делах в Париже Петр Яковлевич Убри передал официальную ноту Александра I французскому правительству, в которой император повторял свои формулировки: о нарушении Францией международного права, о возникшей угрозе для «безопасности и независимости» как для Германии, так и для Европы в целом. Царь требовал от Франции принять «действенные меры», чтобы «успокоить все правительства» европейских государств. Министр иностранных дел Франции Ш.М. Талейран 16 мая ответил не менее резкой нотой, где позволил себе выпады в адрес российского императора, фактически оскорбляя его намеком на то, что убийство Павла I, «замышленное англичанами», произошло при попустительстве Александра[332]. 17 мая из Петербурга был отозван французский посол, а 18 мая Наполеон принял титул императора, который ставил его в один ряд с монархами России и Священной Римской империи, что последними не могло не восприниматься как новое оскорбление. Полный разрыв отношений России и Франции стал реальностью.

Отметим, насколько серьезно эти события повлияли на положение Лагарпа. В начале 1804 года парижская полиция занималась выявлением обширного политического заговора. Его главные участники во главе со знаменитым вождем шуанов Жоржем Кадудалем обвинялись в подготовке покушения на Наполеона и в получении помощи от врагов Франции – в первую очередь от Англии, но в тайной поддержке заговора подозревали даже российское посольство в Париже[333]. Поиск заговорщиков шел повсюду, обыски и аресты изменили атмосферу французской столицы, что немедленно почувствовал Лагарп. Он не мог не понимать, что в случае дальнейшего ухудшения отношений между Россией и Францией его пребывание в Париже становится весьма рискованным. Принимаясь писать царю в день сразу после расстрела герцога Энгиенского, 21 марта, Лагарп делился с Александром I планами отправиться в путешествие, чтобы провести осень и зиму в Италии (он уже опасался писать царю из Франции откровенно – поэтому данное письмо было наполнено аллюзиями, которые должны были указать Александру на всю тяжесть положения, в котором Лагарп себя ощущал). В мае 1804 года, когда пришли известия о разрыве отношений между Францией и Россией, ситуация для Лагарпа еще более ухудшилась, и в начале июня он спешно покинул Париж.

Формально ему был предписан курс лечения на водах в Саксонии. Лагарп поселился на некоторое время в Тарандте близ Дрездена – одном из излюбленных курортов немецких романтиков и французских эмигрантов. Оттуда учитель отправил Александру I несколько очень пространных писем со своими оценками политической ситуации в Европе. Тон этих посланий резко отличается от тех, что он ранее посылал из Франции. Во-первых, Лагарп теперь может писать открыто, не опасаясь наполеоновской полиции, во-вторых, он проникается всей мерой опасности, нависшей над Александром I. Уже в первых письмах он подчеркивал, что, по его мнению, Наполеон ненавидит российского императора за его последние дипломатические шаги, и с этой ненавистью теперь надо считаться. Но в своем «благородном возмущении» Александру I ни на кого опереться – и особенно нельзя рассчитывать на немецких князей, которые давно уже «раболепствуют» перед Наполеоном. Союзы с ними только вредны для России. Да и вступившись за «честь Германии», Россия действует не вполне последовательно, ведь до этого она публично не возражала против оккупации Ганновера (Лагарп, конечно же, не знал о дипломатическом противодействии со стороны Пруссии по данному вопросу). А наилучшим выходом было бы вообще отказаться от российских обязательств в адрес Священной Римской империи, сказав князьям: «России в вас никакой нужды нет; раз вы сами о себе не печетесь, не станет и она об вас печься и оставляет за собой право влияние свое использовать в то время и в том месте, когда и где ей будет угодно» (16 июля 1804 года).

Лагарп и дальше доказывает Александру, что ему нет никакой пользы выступать с принципиальных позиций, быть «арбитром Германии». Так, на возможный контраргумент, что тем самым император должен защищать интересы своих немецких родственников, Лагарп отвечает вызывающей по прямоте фразой: «Императору Российскому самым драгоценным родственником приходится русский народ, чьи интересы не может он подчинять интересам государей или государств иностранных, которые помышляют только о собственной своей выгоде или мелких своих страстях, а об уважении к главе Российской империи и не думают. Слишком долго Россия о своих интересах забывала и занималась исключительно делами князей немецких; пора ей о себе подумать» (7 августа 1804 года).

Это, вообще, одна из ключевых фраз в аргументации Лагарпа, который заклинал Александра: Россия должна заботиться прежде всего о себе, о своих внутренних реформах и улучшениях жизни народа, а не приносить все это в жертву внешнеполитическим интересам.

Не случайно Лагарп многократно упоминал в письмах, каких успехов, и притом за короткое время, добился Наполеон во внутренних делах, создав новое законодательство, укрепив экономику и финансы. Впрочем, будущее Франции напрямую зависит от успеха или провала ее военных действий, и швейцарец с поразительной проницательностью рисует картину захватнических планов Наполеона на годы вперед. Так, не укрылась от Лагарпа его активизация в Балканском вопросе, где влиянию Франции противостоит сохранение русского гарнизона на Ионических островах (17 октября 1804 год). Оценки швейцарца полностью подтвердились, когда уже через год с небольшим в состав владений Наполеона была включена Далмация как плацдарм для укрепления на Балканах и давления на Турцию.

И тем не менее главным советом Лагарпа Александру I было – не идти на поводу у мнимых союзников (которые «только о том и мечтают, чтобы Вашими стараниями себя из затруднительного положения вывести», и «всегда готовы Вас предать, если им больше предложат»), избегать вступления в войну и не провоцировать наступления армии Наполеона на немецкие земли. Но если уж дело дойдет до сражений, то «бить скоро и сильно, наносить удары точные и решительные, время же для этого Россия должна выбирать сама, а не по чьей-либо указке» (18 сентября 1804 год).

Находясь в июле–сентябре 1804 года в Саксонии, то есть фактически на полдороге между Парижем и Петербургом, Лагарп был готов продолжить путь и лично прибыть к Александру I, чтобы удержать его от ложных шагов по вступлению в войну. Позже швейцарец укорял себя: «Совершил я ошибку, не стану спорить, когда в 1804 году не поехал в Санкт-Петербург и не воспользовался привилегией, мне Александром I данной, – правом во всякий час в его кабинет входить. Убедил я себя, что от писем моих больше толку будет, чем от моего присутствия»[334]. В то же время он понимал, что его новое появление при царском дворе (как, впрочем, и прежде)