— Так точно, товарищ военврач! Це я.

— Зачем же вы беспорядки устраиваете? — строго спросил тот. — Что у вас с рукой?

— Прострелена. Та винуват я сам…

— Прострелена? Что же вы здесь сидите? В приемную! — приказал военврач, скрываясь за дверью.

Федорчук виновато взглянул на бойцов, развел руками: ничего не поделаешь, и направился за ним в приемную.

— Раздевайтесь! При каких обстоятельствах были ранены?

— Та ночью. Японцев ловили. Ну, один пидняв руки, а я здуру и нагнувся, щоб выволокти за ноги с пид куста другого. Так вин за винтовку и бах, не целясь. Ну, другий раз я ему бухнуть не дав.

— Кость повреждена? — прервал его врач.

— Та ни. Через мясо проскочила, — убежденно заверил Федорчук.

Санитарка быстро сняла бинты, врач принялся осматривать рану.

— Так, так. Согните руку в локте… Хорошо, очень хорошо! Поднимите. Где чувствуете, боль?

— Нигде вона не болыть, — объявил Федорчук. — Хоть сто раз зигну и пидниму.

— Как не болит? Вы первый у меня, что ли? Придется с полмесяца полежать.

— А потим? — поинтересовался Федорчук.

— А потом в часть.

— В батарею?

— Почему в батарею? Куда направят по выздоровлении.

— Э, ни-и! Не пидходыть такое лечение, — сердито загудел Федорчук, забирая со стола бинты и направляясь к дивану, на котором лежали гимнастерка и нижняя рубашка.

— Вы куда? — удивленно спросил врач.

— До дому! — твердо заявил Федорчук. — Сидеть две недели тут — ще можно. А щоб потом в другую часть… Не-е, так не пиде! У менэ рука не болыть — и все! — Как не болит? Положите белье.

— Товарищ военврач, що угодно, Хочете, зараз пидниму вас циею рукою, як дытыну? Хочете, согну оцю скобочку? — не на шутку разволновался Федорчук, натягивая гимнастерку.

— Товарищ… Кондрат Денисович, — заглянул военврач в направление. — Такой порядок, что я поделаю?

— От я и кажу: отпустите до дому.

Военврач, глядя на Федорчука, задумался.

— Маша, попросите зайти Виталия Корнеевича, если он не занят.

Через две минуты в приемную вошел взъерошенный щупленький старичок с беспокойным лицом.

— Серьезное что? — спросил он, глядя на Федорчука.

— Простите за беспокойство, товарищ военврач первого ранга. Здесь, так сказать, особый случай. У этого бойца ранение руки, и он нуждается в госпитализации, но товарищ категорически отказывается.

— Как отказывается? Чепуха! Разденьтесь! Такой большой и отказывается? Ай-яй-яй! Что это такое? Почему рана не забинтована? — вдруг дискантом закричал он на военврача.

— Он оделся без разрешения. Я не успел.

— Как не успели? Вон, пол-листа исписать успели, Машу за мной сгонять успели, а перевязать не успели? — шумел старик, рассматривая руку Федорчука. — Без разговоров в палату! — заключил он.

— Товарищ военврач первого ранцу! Товарищ доктор! — взмолился Федорчук. — Та я здоровый, як бык. Ну, винуватый я, що прострелили. Так що ж теперь? Семья не знаю де, а вы теперь и последнего лишаете?

— Чего вас лишают? — спросил Виталий Корнеевич.

— Он беспокоится, что после выздоровления не попадет в свою часть, — пояснил молодой врач.

— А-а, вот в чем дело. У вас там земляки?

— Бильше, родня: кроме них, никого не осталось.

— Да-а, здесь нужно подумать… Ну, а что вы будете делать в батарее? Вы сейчас не помощь, а обуза.

— Хто — я? — удивился Федорчук. — Та я… Та я ось глядите!

Он схватил со стола силомер и, вложив его в широченную ладонь раненой руки, стиснул. Лицо Федорчука побагровело, на шее и руке буграми вздулись мышцы, рана закровоточила. Силомер, издав жалобный звук, треснул. Федорчук испуганно разжал кулак и уставился на две лежавшие на ладони половинки. Оба врача ошеломленно смотрели на него, потом, не выдержав, расхохотались.

— Ой, уморил! Вот это Илья Муромец! А за это вас придется оштрафовать, — пошутил Виталий Корнеевич, указывая на силомер.

— Ага, — сразу согласился Федорчук, — я заплачу. Скильки вона стоит? От тильки грошей у мене кот наплакав, придется пайком…

— Ну ладно уж, как вас… Кондрат Денисович, мы это дело замнем, — сказал Виталий Корнеевич и, обращаясь к военврачу, приказал: — На рентген. Если ничего противопоказанного нет — домой. Пусть лечится там. Желаю скорейшего выздоровления, Кондрат Денисович, — и, подавая маленькую сухую руку Федорчуку, серьезно заметил: — Только смотрите! Это вам не силомер.

Федорчук расплылся в благодарной улыбке и осторожно, как хрупкую вещь, взял его руку своей загрубевшей пятерней.

* * *

К вокзалу. Федорчук добрался в сумерки. Из вестибюля, забитого пассажирами, он протиснулся в зал ожидания для военнослужащих. Обойдя все углы, он не нашел свободного места.

«Погани твои дела, Кондрат, до утра с ног упадэшь. Ну, ничего, с народом не пропиду», — успокоил он себя и весело прошумел:

— Земляки есть? Принимай до куреня.

— Тебе какие нужны?

— Та хотя бы с Киевщины…

— Давай сюды, козаче! — отозвались из дальнего угла и призывно замахали руками.

Федорчук, добродушно улыбаясь, пробрался к небольшой группе бойцов. После взаимных пристрастных расспросов и разговоров бойцы сдвинулись плотным кружком и начали выкладывать на середину пайки.

Не очень плотно поужинав, они осушили зато целый чайник кипятку.

— Маловато, — авторитетно изрек Федорчук. — Наш политрук каже, що зверху чайком придавить треба крепко, тоди воно и добре. Пиду ще за одним.

Он прихватил чайник и направился к выходу на перрон. Набирая кипяток, Федорчук услышал возмущенный женский голос, доносившийся от ворот, ведущих на привокзальную площадь.

— Чо же вы толкаетесь? Я сказала вам: прохода нет, надо через вокзал.

— А иди ты со своими порядками! — оттолкнул билетершу здоровенный детина.

— Какой же вы боец? — обиженно проговорила та. — Как вам не стыдно…

— От оглобля! — пробурчал Федорчук. — Длиннее меня, а женщину пыхае… Пидожды, голубчик, треба тэбэ проучить. Здаеться, це той, що сыдив против нас с младшим сержантом? — Федорчук догнал грубияна. — Пидожды, браток! — остановил он его. — Ты за що дежурну при исполнении служебных обязанностей толкаешь?

— А тебе какое дело? Ты комендант, что ли? Кати-ка своей дорогой, покуда гляделки на лоб не вылезли.

— Так ты ще и грозить? Идем к коменданту, вин тоби разум вставит, — Федорчук взял отступившего незнакомца за рукав шинели.

Но длинный вдруг вырвал рукав и ударил Федорчука в ухо. Тот покачнулся и, сдерживая ярость, укоризненно проговорил:

— Эх ты ж, дурак! Сылу показувать задумав? Та хиба так бьют? Вот, як треба! — молниеносным коротким ударом с левой он ответил своему обидчику. Тяжело охнув, длинный отлетел назад и растянулся на перроне. По асфальту затарахтели выпавшие из подсумков обоймы. — От балда! — уже примирительно пробурчал Федорчук. — И подсумки расстегнуты. Крепко трахнув? Не треба було злить. Собирай патроны, — нагнувшись, Федорчук стал нащупывать их. Пришибленный тяжело приподнялся и сел.

— Вставай, розимнысь, воно пройде. Мене раз батько оглоблей тюкнув…

Но тот вдруг ошалело