— Очухался? — хрипло спросил он, заметив, что Козодой открыл глаза.

— Ошухался маленько, — шепотом отозвался Козодой и подумал: «Русский…»

— В бреду кричал, что добровольно перешел границу — это правда?

Козодой сжался в клубок и беззвучно выдохнул:

— Правда… Подай водишки, пить хошется.

— Сейчас напою, — угрожающе проговорил тот и, прыгнув к Козодою, взмахнул костылем. — На, пей, продажная душа!..

Раздался сухой удар и треск.

— Назад! — взвизгнул появившийся в палате санитар в белом халате.

Одноногий отбросил в сторону обломок костыля и, схватив тяжелую табуретку, запустил ею в санитара, тот увернулся, выхватил парабеллум, разрядил в него всю обойму. Оседая на пол, одноногий явственно сказал:

— Выдержал и гада уничтожил!..

Стекленеющие глаза его остановились на медленно пятившемся к двери санитаре.

6

День стоял серый, промозглый. За окнами тяжело падал мокрый снег и тотчас же превращался в кашицу. Ветер рябил не успевшие загустеть лужи.

Смолянинов взглянул в окно и сел рядом с женой, ожидая, когда она кончит пришивать к гимнастерке свежий подворотничок. Следя за ее проворными пальцами, Виктор Борисович прислушивался к голосу младшего сына и улыбался.

— Са-мо-лет ле-тит с лет-чи-ком, — читал тот по складам, хмуря от усердия лоб. — Ав-то-мо-биль е-дет… и рычит…

— Обманываешь, Серега, и про летчика, и про рычит, — рассмеялся Смолянинов.

— А ты знаешь? — хитро спросил тот.

— Конечно, знаю. Там написано просто: самолет летит. Снова «плохо» получишь, вот тебе и будет летчик.

— Нет. В школе я буду читать: «Самолет летит без летчика».

— Читай правильно, Сережа, — вмешалась мать.

— Ав-то-мобиль е-дет. Трак-тор па-шет…

— Да-а, трактор пашет, — тяжело вздохнул Смолянинов, надевая гимнастерку. — Был я позавчера у секретаря райкома. Женщина. Нам нужны бывшие помещения автоколонны под военные автотракторные ремонтные мастерские…

—. И она отказала? — подняла голову жена.

— Не то, Нина, отказать не отказали. Отдали, они им не нужны. Но, понимаешь, пригласили остаться послушать, что делается сейчас в районе. Восемь женщин и трое мужчин-инвалидов — председатели колхозов. Как поднять 96 тысяч гектаров земли? И ни один не произнес слова: «нельзя». А только — как? Я не мог просто сидеть и слушать. Начали считать вместе. Выходит, каждому трудоспособному, включая стариков, подростков, нужно работать по двадцать четыре часа в сутки, чтобы справиться… Если прибавить девяносто шесть тракторов на восемь дней, и пару тысяч бойцов недели на две с половиной, план можно выполнить в срок. Видела бы, какими они глазами на меня смотрели, как будто я всемогущ. Ну, а я…

— Отказал?

Смолянинов молча покачал головой.

— Нет, Они ничего не просили, а я не мог обещать. Вопрос решаю не я.

— Но возможность есть?

— Позвонил в штаб фронта. Член Военного Совета в Москве, а генерал, с которым я говорил, хотя и не прямо, но все-таки назвал меня глупцом. Ну, я… Через его голову телеграмму в ЦК, на имя члена Военного Совета. Даже если его не застанет, там есть, кому разобраться. Правильно поступил?

— Ты никогда не поступал неправильно, Виктор. По горячности иногда ошибаешься, бываешь резок. Но здесь, по-моему, и этого нет. Если можно, что же мешает: осторожность, страх? А как командующий относится?

— Не очень одобряет, но согласен, что нужно и можно… Третий день жду ответа, а сегодня что-то вообще ни единого звонка.

— Прости, Виктор, — покраснела жена. — Я выключила телефон, хотела, чтобы тебя хоть в воскресенье не вызывали.

— Ну, что же ты так! Может, звонили?

— С таким сообщением, думаю, пришли бы и на дом, — возразила она.

— Это верно… Да, — вспомнил Смолянинов, — на днях приезжает Евгения Павловна Савельева. Ты, может быть, сходишь к ним, посмотришь, что на первых порах там необходимо. Зина, наверное, кроме букетов, ничего не сумеет приготовить.

В дверь постучали. Сережа спрыгнул со стула и убежал в коридор.

— Здравствуйте, товарищ старший лейтенант, — донесся его звонкий голос. — Вам бригадного комиссара? Он дома. А вы сапер?

Смолянинов выглянул в прихожую.

— Простите, товарищ бригадный комиссар, — извинился старший лейтенант, — нам нужно осмотреть подвал: будем пробивать амбразуры. Ваш домик угловой, — пояснил он.

— У вас есть общая схема местной обороны? — спросил Смолянинов.

— Есть, товарищ бригадный комиссар, — старший лейтенант достал план. В вашем доме пробиваем амбразуры для противотанкового орудия, и стрелковых точек. Вот здесь поставим попарно бронеколпаки. В этих угловых домах — доты. Все четыре улицы будут перекрыты надежно. При въезде по этой, улице поставлены рельсовые надолбы. Оставлен только проезд. Его легко закрыть.

— Виктор Борисович, — послышался из второй комнаты голос жены. — К телефону.

Смолянинов поднял голову от схемы, одернул сзади гимнастерку и быстро прошел к телефону.

— Что? Шифровка? Сейчас буду.

Жена молча смотрела на него.

— Не знаю, Нина, — ответил он на ее немой вопрос.

7

Приказание о помощи колхозам на весенних полевых работах особенно затронуло дивизию Мурманского, по крайней мере, так казалось ее командиру. По этому поводу даже произошло специальное объяснение полковника с его комиссаром. Это было на второй день после заседания Военного Совета армии, которое Мурманский назвал «районным колхозным совещанием».

— В колхоз «Путь Ильича» — сто человек и десять тракторов, в «Светлый путь» — двести человек и пятнадцать машин! К чертям на кулички — полдивизии! — возмущался полковник. — Пожалуйте, господа японцы, мы будем сеять хлеб, а вы добейте остатки, — все больше распалялся он. — Дивизию небось не сняли с позиций: своя рубашка ближе…

— О рубашках рассуждать не будем, Трофим Поликарпович, — заметил комиссар. — Забота сейчас у всех, одна. А приказ будем выполнять так, как решил Военный Совет, а не как вы его отдали.

— Думать надо головой, комиссар! — багровел Мурманский. — Японцев удерживают воспоминания о Хасане и Халхин-Голе, а не о колхозах. Фронт держится на дивизиях, а не на хлеборобах.

— Неправда! — вспылил и комиссар. — Фронт — это вся страна, а не только дивизия. Дивизия без хлеба — не дивизия.

— Ты мне прописные истины не рассказывай. Армия обязана быть армией, а не резервом рабочей силы для некоторых колхозов.

— Трофим Поликарпович, свой приказ вам необходимо отменить. Отправлять будем, как решил Военный Совет: от каждой роты взвод, а не сборные команды, которые готовятся в полках.

— Дивизией командую я! — зло отозвался Мурманский, направляясь к двери.

— Не я, а мы, — спокойно возразил комиссар.

В коридоре штаба, у окна стоял Бурлов, из-за широкой печки, где на скамейке сидели разведчики, доносился густой бас Федорчука:

— Мы посылаем людей в колгоспы, щоб був хлиб и для армий, и для всих…

— Вы что здесь делаете? — недовольно спросил Мурманский, заглядывая за печь.

— Ефрейтор Федорчук. Докладую про колгоспы, товарищ полковник, — лихо откозырял тот.

— Это