Чертищев побагровел и покосился на Чекмана, Но тот смотрел в сторону. Достав из нагрудного кармана гимнастерки завернутые в тряпицу советские деньги, Чертищев принялся пересчитывать их подрагивающими пальцами.

— Что, не хватает? — сочувственно спросил Чекман.

— Маловато, хозяин, — выдавил Чертищев. — Поиздержался за дорогу.

— Ну, на четвертинку набралось? Для солдата и этого хватит. Можно сделать уважение защитнику, — говорил Чекман больше для Марковны, чем для Чертищева.

Старуха взяла деньги и вышла. Убедившись, что она действительно ушла, Белозерский прошипел:

— Встать, — он вплотную приблизился к Чертищеву. — Ты что, не знаешь, как держаться? Идиот! Говори, с чем прислали?

— В противогазе — мина замедленного действия, в консервных банках — взрывчатка, а вот особые патроны-капсюли.

Белозерский осторожно положил в карман патроны и вынес тяжелый вещевой мешок в коридор.

— Коробку от противогаза заберу завтра. С кем пришел?

— С господином Золиным и еще один с ним — Гулым по фамилии.

— Мурло! Из Золина господин, как из тебя монах… Хвост не притащили?

— Следы заметали хорошо, должно быть, все в порядке. Завтра утренним поездом тронемся в Сабурово.

— Черт меня дернул привести тебя. Сейчас выпроводить нельзя — старуху всполошишь. Она на тебя и так уже коситься начинает. Ладно, переночуешь. Завтра утром затемно убраться! Передай, чтобы тебя в другой раз не направляли. Пойдем порознь. Я уйду в четыре, твоего духу чтобы не было к пяти. Старухе говори, что в госпиталь. Родом знаешь, откуда? Ну и то ладно. Колхозник, говори. До войны жили богато, а сейчас не знаешь, как. Из части со дня прибытия не выезжал никуда… Садись! — бросил он, заслышав стук калитки.

— Так, так, — затянул Станислав Ферапонтович. — Значит, дома привык водочку пить, а в части не достанешь? И все время на одном месте, без выхода? Вот, брат, как оно.

Старуха поставила на стол заткнутую бумажной пробкой четвертинку.

— Ну что же, Марковна, садись. Сегодня и я выпью малость со служивым. Больно уж стоящий человек, медаль имеет.

— За что же удостоился, сынок? — с теплотой в голосе спросила Марковна.

— За верную службу.

— Ну да, ну да, — понимающе закивала головой Марковна. — Конечно, не все можно рассказывать. Ну вылей, выпей, сынок, маленько.

— Давайте, хозяин, налейте в своем доме, — попросил Чертищев.

— Это можно. — Чекман налил себе половину стопки, а Чертищеву полную. — За скорое выздоровление!

— Это правильно, можно, — отозвался Чертищев и одним глотком выпил. Не ожидая хозяев, он взял кусок хлеба и начал шумно зачерпывать щи.

— Соскучился по домашнему, — сочувственно заметила Марковна.

— Му-гу.

— В армии харчи сейчас потощали?

— Му-гу.

— Сам откуда будешь?

— Горьковской области, Починковского района, село Василев Майдан, — заученно проговорил Чертищев.

— Вон откуда забрался! Семья там и сейчас? — допытывалась Марковна.

— Му-гу.

— Колхоз богатый?

— Бо-о-огатейший колхоз. Одних лошадей, волов — не счесть. Тракторами землю обрабатываем.

— Ой, господи! Да где же теперь колхоз, чтобы без тракторов? — удивленно всплеснула руками Марковна.

Чекман понял, что этот разговор до добра не доведет, и повел беседу сам. Он больше рассказывал, чем спрашивал. Чертищев тоже убедился, что старухи нужно опасаться. Теперь он только поддакивал и вскоре умышленно громко зевнул.

— Спать, спать. Завтра мне, Марковна, к четырем нужно, — заторопил Чекман.

Марковна постелила гостю на полу перину, в ноги положила шубу и застелила все простыней.

— Ну вот, — воркотала она, — раздевайся и — с богом. Мы сейчас уберемся, — и зашаркала к двери.

Белозерский пристально взглянул на Чертищева, словно спрашивая, не забыл ли тот сказанного, и выключил электричество.

— Чего это ты, не раздевшись, свет погасил? — раздался голос Марковны.

— Разденусь и без света, пусть укладывается, — добродушно ответил Чекман.

Чертищев бесшумно снял со своей постели простыню и положил на стул. Потом стащил изрядно истоптанные сапоги, лег, не раздеваясь, и накрылся с головой байковым одеялом. «Скорей бы выбраться отсюда. Страшно. Больше не пойду ни за какие деньги. Узнают — слопают», — подумал он и забылся в беспокойном сне.

— Чудной какой-то красноармеец, — тихонько, чтоб не услышал гость, шептала мужу Марковна. — Вроде и медалист, а бестолковый. И зачем только таким медали дают?

— Наше дело сторона, — буркнул тот. — Давай спать, а то завтра рано подниматься.

— Ты у меня надежный, не проспишь, — проговорила Марковна.

Встал Белозерский в четыре часа и, прислушавшись к ровному дыханию жены, быстро оделся. Выходя, он с сердцем толкнул носком валенка храпевшего Чертищева. Испуганно вынырнув из-под одеяла, тот сообразил, где находится, и утвердительно закивал головой. Захватив коробку с миной, Чекман бесшумно вышел из комнаты. Рейдовик опустил тяжелую от сна голову на подушки и снова уснул.

Со станции разноголосо доносились гудки паровозов. Жизнь там шла, как хорошо отрегулированный механизм, размеренно вращались колесики, вовремя передвигались рычажки. «Ничего, скоро нарушу ваш покой», — с ненавистью думал Белозерский.

2

Поезд прибыл в Уссурийск. Федорчук подхватил вещевой мешок, вышел на перрон, откуда людской поток вынес его на привокзальную площадь. «Куда же теперь? Товарищ старший лейтенант сказав: прямо. Где ж цей рисуночек?» — рассуждал он сам с собой. Наконец извлек из кармана набросанную Рощиным схему, посмотрел на нее и, никого не расспрашивая, зашагал в город.

* * *

Наложенный в темноте жгут, как только Федорчук возвратился в батарею, санинструктор снял и заменил настоящей повязкой. Против «лечения» Федорчук не возражал: «Знаю, шо загрязнение… Та у хорошого доктора не страшно, — лебезил он перед саниструктором. — Доложи, друже, що ранение поверхностное и ты уже меня вылечив». Но как он ни убеждал санинструктора, как ни доказывал Рощину, что «через пяток днив ничего не будэ», пришлось направляться в госпиталь.

К часу дня Федорчук был уже в приемной. Сдав в регистратуру направление, отыскал свободное местечко и, взглянув на ожидавших приема бойцов, удивленно спросил.

— Вы, друзи, чего зажурылысь? Хвороба доняла? Плюньте! Для солдата боль не страшна. Мабуть от тоски? — и, лукаво подкрутив усы, вдруг тихо запел густым приятным басом:

Гей, ну-мо хлопци,

Добри молодци…

— Кто здесь хулиганит? — набросилась на него выбежавшая из амбулатории рыженькая санитарка.

— Ни, дочка! А спивав я: ефрейтор Кондрат Денисович Федорчук, потому как хлопцы заскучалы. Я, як старший по званию, отвечаю за боевой дух войськ. Он, голубонько, лучше всяких лекарств вылечивает людей. Ну, дивчино рыбчино, канарейка моя, я и заспивав. Ты хосенько, ладнесенько, — подмигнул он ей.

Санитарка, а за ней и привставшие со своих мест бойцы, дружно захохотали.

— Маша, что здесь происходит? — удивленно спросил выглянувший на смех молодой военврач.

— Да вот, Кондрат Денисович лечит своим методом больных, — силилась она сдержать смех.

— Какой Кондрат Денисович? Вы, что ли? —