степени гротеска и по форме предвосхищает комедию дель арте. У Джамбаттисты Джирарди Чинцио, автора, у которого многое позаимствует Шекспир, трагедия тяготеет к жестокости, а новелла — к романтике и экзотике. Автобиография, как, например, знаменитое «Жизнеописание» Бенвенуто Челлини, становится приключенческим романом. Наконец, поэзия сливается с музыкой и рождает мелодраму: первым произведением этого жанра стала показанная в 1595 г. во Флоренции «Дафна»[257].

Таким образом, перед нами богатейшая картина многообразия художественной жизни Италии второй половины XVI в. Вместе с тем она лишена тех достижений и шедевров, которые отличали эпоху Льва X. Из всех литературных произведений второй половины столетия лишь «Освобожденный Иерусалим» Торквато Тассо (1544–1595) действительно противостоял наступлению реакции и продажности эпохи. Но скольких сил стоило его автору отстраниться от своих привязанностей и наклонностей, печали и чувственности, природной эмоциональности и смирения перед лицом Контрреформации! На примере творческого пути Тассо, его тяжелой и беспокойной жизни отчетливо прослеживается процесс размежевания итальянской интеллигенции того периода.

Обрисовав в общих чертах положение интеллектуалов Италии в эпоху посттридентской реакции, остается определить, каковы были позиции самих идеологов Контрреформации. Традиционно считается, что они являлись ярыми противниками рационализма и имманентности культуры Возрождения. Хорошо известны такие эпизоды, как осуждение инквизицией «веселого» представления Тайной вечери Паоло Веронезе или борьба иезуитов против ненавистной им памяти Никколо Макиавелли, не говоря уже о казни Джордано Бруно и заточении Томмазо Кампанеллы. Следует, однако, подчеркнуть, что репрессивные и карательные акции не были единственной стороной политики Контрреформации в области культуры. Ее роль заключалась не столько в глумлении над и без того поверженным врагом, сколько в попытке восстановить былое величие и создать новый интеллектуальный койне. Примером тому может служить культурная деятельность «Общества Иисуса» и его попытка создать новый «штат» интеллектуалов. Впитав достижения гуманистической филологии и педагогики, он мог бы заменить при дворах государей и в научных школах гуманистов старой формации и приобрести в обществе влияние и авторитет, которые имели последние. Между тем ненавистная иезуитам и по мере возможности искоренявшаяся политика макиавеллизма возрождалась в иных формах. Известно, что Ботеро и другие идеологи «Общества Иисуса» занимались, в частности, разработкой теории «государственного интереса».

Предпринимаемые в этом направлении усилия идеологов Контрреформации, стремившихся обратить в свою пользу культурное наследие гуманистов и тем самым придать своим ставленникам тот престиж и значение, которые имели интеллектуалы светской и гуманистической формации, распространялись на все дисциплины и области науки. В филологии достаточно назвать сикстинское издание Вульгаты[258] (1590), в сфере искусства — развитие археологии, связанное с открытием римских катакомб, в историографии — публикацию в 1588–1607 гг. «Церковных анналов» Чезаре Баронио[259] и, наконец, в области науки — реформу юлианского календаря, начатую и доведенную до конца при папе Григории XIII (1572–1585). В последнем случае речь идет о сложном и трудоемком научном исследовании, которое потребовало создания авторитетной комиссии и сопровождалось оживленными дискуссиями в университетах и международных научных кругах. Огромная роль в этих обсуждениях принадлежала Тихо Браге[260] и Иоганну Кеплеру[261]. Наконец, не следует забывать и о реформе полифонии, с которой связаны имя и творчество главы римской полифонической школы Джованни Пьерлуиджи да Палестрины (ок. 1525–1594), сумевшего выразить в музыке глубокий религиозный порыв самых выдающихся деятелей Контрреформации.

Картина всех этих начинаний представляется поистине внушительной. Но все же интеллектуальная свобода эпохи Контрреформации была в значительной мере показной и искусственной, ее культурная независимость слишком ограниченной, амбиции — зачастую беспочвенными, а динамизм слишком часто прикрывал корыстные устремления. И даже такие видные представители контрреформационного крыла, как Сирлето[262], Баронио, Поссевино[263], Ботеро, не были настолько выдающимися личностями, чтобы привлечь на свою сторону большее число интеллектуалов. Тонкие эрудиты и искусные полемисты, они оставались в конечном счете людьми, преданными Церкви.

Сказанное подтверждает вывод о том, что намерение объединить вокруг нее в посттридентскую эпоху разрозненные интеллектуальные течения и тем самым разрешить на ортодоксальной основе противоречия в беспокойном интеллектуальном мире не только не имело шансов на успех, но, напротив, его провал был предопределен с самого начала. Между тем итальянский интеллектуальный койне размежевался еще в большей степени, чем прежде. В последние десятилетия XVI — начале XVII в. среди интеллектуалов встречалось немало авантюристов, путешественников, фантазеров, «вольнодумцев» и утопистов. Таким был Джулио Чезаре Ванини[264], окончивший свою жизнь в 1619 г. на костре в Тулузе. Таков и флорентиец Франческо Пуччи[265], который, совершив путешествие из Нидерландов в Трансильванию, умер по дороге в Рим, где он собирался представить папе свой проект примирения Церквей. Таков, наконец, и издатель труда Паоло Сарпи «История Тридентского собора» Марко Антонио Де Доминис[266] — епископ-отступник, умерший своей смертью и приговоренный к сожжению post mortem[267]. И как тут не вспомнить Караваджо (Меризи да Караваджо) (1573–1610), величайшего живописца той эпохи, его жизнь, полную скитаний и приключений?

В эпоху конформизма, размежевания и космополитизма интеллектуальная независимость нередко достигалась ценой шутовства или эксцентричности. Но нужна особая осмотрительность, чтобы не смешать со многими эксцентричными личностями немногих подлинных героев того трудного времени. Караваджо не был единственным среди них.

Джордано Бруно и Томмазо Кампанелла

Джордано Бруно родился в Ноле в 1548 г. ив 18 лет вступил в доминиканский орден в Неаполе. Однако монастырь едва ли подходил для пылкой и мятущейся натуры Джордано. Вскоре он начал сомневаться в основополагающих догматах веры и довольно быстро навлек на себя подозрение инквизиции и был вынужден бежать из Рима. С тех пор начался период продолжительных скитаний Джордано Бруно сначала по Италии — из Рима в Нолу, Савону и Венецию, — а затем по Европе — из Женевы в Тулузу, Париж, Оксфорд, Виттенберг, Прагу, Гельмштадт и во Франкфурт. Лишь в 1591 г. скиталец вновь пересек Альпы, чтобы вернуться на родину: приглашенный венецианским патрицием Джованни Мочениго, он обосновался в Венеции. Однако это был самый неудачный период странствий Джордано Бруно. Выданный инквизиции самим Мочениго, он был арестован и перевезен в Рим, где, после долгого и трагического процесса, приговорен к сожжению на костре. Казнь была совершена на Пьяцца Кампо деи Фьори 17 февраля 1600 г.

Гладя со стороны, биография Джордано Бруно напоминает жизненный путь многих других искателей приключений и выдающихся личностей