себе внимание нового светила европейской политики — короля Франции Людовика XIV. Он счел Италию наиболее уязвимым звеном, вполне подходящим для демонстрации силы и проведения отвлекающих маневров. Именно так можно расценить французскую экспедицию в помощь восставшей Мессине (1674), закончившуюся сдачей города на расправу испанцам, несмотря на протест англичан. Демонстрацией силы была и бомбардировка французской эскадрой Генуи в 1684 г.

Что касается Венеции, то и для нее славные дни интердикта давно канули в прошлое. Новое наступление Порты, завершившееся по истечении более чем 20-летней изнурительной войны завоеванием о. Крит в 1669 г., вынудило венецианский патрициат после длительных колебаний искать поддержки в Вене, учитывая, что шансы на взятие реванша были весьма малы. Вскоре после знаменитой победы Яна III Собеского[277] под стенами австрийской столицы Венецианская республика примкнула к Святой лиге и таким образом оказалась в русле новой «восточной политики» Габсбургов. Извлеченные из этого союзничества территориальные выгоды были эфемерными (в 1699–1718 гг. Светлейшая вернула себе лишь Морею), зато постоянным фактором стало отныне усиление давления Вены на Балканский полуостров и на Адриатику и вытеснение венецианских торговцев конкурентами из Триеста. Кампоформийский мир[278] и конец республики были уже не за горами.

Для полноты картины положения Италии на европейской арене в XVII в. необходимо дать краткую характеристику папства в тот период. Ничто так не свидетельствовало о снижении роли итальянских государств в Европе, как падение престижа и авторитета курии как органа международного посредничества. Ни одна из европейских держав не приняла во внимание протеста папы Иннокентия X (1644–1655) против статей Вестфальского мирного договора, касавшихся религии, и во второй половине XVII в. никто не удивлялся тому, что Людовик XIV контролировал решения конклава. «Кое-какие права, большие претензии, политическая традиция и чуть-чуть терпения, — писал впоследствии Вольтер в своем труде “Век Людовика XIV”, — вот все, что остается сегодня в Риме от древней великой державы, стремившейся несколько столетий назад подчинить тиаре империю и Европу».

Экономический кризис XVII века

Начиная с первых десятилетий XVII в. уровень экономической активности Италии резко снизился, и последовавший за этим застой продолжался до конца столетия. Свидетельство тому — все имеющиеся в нашем распоряжении данные.

Если в 1602 г. Венеция производила 29 тыс. кусков сукна в год, то к концу века этот показатель снизился до 2 тысяч. И если в начале XVII в. в Милане насчитывалось от 60 до 70 предприятий по производству сукна, то в 1682 г. их осталось всего лишь пять. В тот же период грузооборот порта Генуи сократился с 9 до 3 млн тонн, а число занятых в производстве шелка ткацких станков упало с 18 тыс. до 2,5 тысяч. Флоренция, производившая в 1560–1580 гг. 20 тыс. кусков сукна в год, в середине XVII в. сократила объемы до 5 тысяч. То же происходило с бумазеей в Кремоне, с шелком в Калабрии, с квасцами в Тольфе, которые с 1620 г. практически не находили сбыта на рынках Европы. И этот ряд можно было бы пополнить другими примерами.

Застой в производстве и экспорте, естественно, влиял на масштабы перевозок и коммерции. Сокращение (вплоть до полного прекращения) торговли специями, которую венецианцы могли защитить от конкуренции португальцев и испанцев, но никак не от обосновавшихся в Ост-Индии голландцев, самый наглядный, классический пример этого процесса. Последствия кризиса ощутила на себе и морская торговля всех итальянских городов, за исключением Ливорно. В конце XVII в. флот различных итальянских государств составлял не более 7–8 % общего числа кораблей в Европе, в то время как флот Англии — 26 %, а флот Голландии — 17 %. Таким образом, времена превосходства итальянцев на море навсегда ушли в прошлое. Другое недвусмысленное указание на стагнацию итальянской экономики в XVII в. дает анализ ценовой политики. Немногих имеющихся в нашем распоряжении данных вполне достаточно, чтобы обосновать явную тенденцию к снижению цен, более заметную в сфере ремесленного производства, нежели в сельском хозяйстве или добывающей промышленности. Наконец, отражение общей ситуации — сведения о демографических изменениях на протяжении XVII в.

В целом население Италии последних десятилетий XVI — начала XVIII в. оставалось неизменным или увеличивалось незначительно. Если в Сицилии в 1570 г. проживало 1,7 млн человек, то в 1714 г. этот показатель составил 1 млн 123 тысячи. В других областях, за исключением Пьемонта, где темпы демографического роста были гораздо выше, ситуация оставалась примерно такой же. Конечно, говоря об относительном упадке, не следует забывать об эпидемиях чумы, которые мощными волнами попеременно обрушивались на Апеннинский полуостров то в одной, то в другой его области. Чума 1630–1631 гг., столь живо отображенная писателем Алессандро Мандзони (1785–1873) в романе «Обрученные» (1827), помимо Ломбардии затронула Пьемонт, Венето, Эмилию и Тоскану; в 1656–1657 гг., напротив, эта болезнь поразила южные районы, Сардинию и Лигурию.

Единственной областью, практически не знавшей этой череды бедствий, была Сицилия, но ее восточная часть пострадала от ужасающего землетрясения 1693 г., о разрушительных последствиях которого сегодня свидетельствуют многочисленные постройки в стиле позднего барокко в Катании, Сиракузе, Ното. Конечно, эпидемии, стихийные бедствия, неурожаи (по данным переписи населения, голод 1680 г. в Сардинии скосил четверть жителей острова) случались и в XVI в., однако они не сказывались столь сильно на общей тенденции роста населения. Тот факт, что в XVII в. такого восполнения не происходило, наводит на мысль о том, что глубинные причины демографического кризиса следует искать в общих условиях экономической жизни и в степени ее спада. В связи с этим необходимо установить, когда именно проявилась тенденция к стагнации. Если она была засвидетельствована еще до эпидемии 1630 г. (на что указывают отдельные данные), то это подтверждает нашу гипотезу, и рассуждения в мальтузианском духе, которые можно встретить в литературе конца XVI в. (Антонио Серра, Джованни Ботеро), обрели бы совершенно новое звучание.

Резкое падение мануфактурного производства, сокращение перевозок, феномены дефляции и прекращения демографического роста, обнищание широких масс населения — такова картина экономической жизни Италии XVII в. Кризис был настолько всеобъемлющим, что редкий исследователь, взявшийся за изучение, не рассматривал бы его иначе, как одну из узловых проблем в итальянской истории. И это действительно так. Мы же попытаемся развязать сей узел в той мере, в какой позволит такая экспериментальная дисциплина, как история.

Не следует забывать, что в эпоху Тридцатилетней войны вся Европа попала в большей или меньшей