Задержалась на работе, затем – дороги, пробки, ошалелые под конец рабочего дня водители, и такая же ошалелая под конец рабочего дня Настя поднималась в лифте. Вдыхала и выдыхала глубоко, будто лифт пытался забрать у нее воздух, будто за воздух они играли наперегонки.

Дома Настю никто не встретил. Снова: хоть бы кошку, кошку.

– Я пришла-а.

Раздевшись, Настя прошла в кухню. Прошла в гостиную, прошла в спальню. Я пришла…

– Привет. – Сережа лежал на кровати, уставившись в телевизор. Большой такой телевизор, готовый проглотить кровать целиком, как хтоническое чудовище – корабль. – Еда в холодильнике.

– Спасибо большое. – Настя начала переодеваться в домашнее.

– Долго это будет?

– Что?

– Время видела?

– Видела, – хоть и не видела.

– Мм.

– Может, не будем?

– Чисто для разнообразия?

– Что я могу сделать?

Сережа молчал. Настя села к нему на кровать. Обняла за ребра.

– Что я могу сделать?

Сережа молчал.

– Что я могу для тебя сделать? – прошептала Настя, сжав член мужа, немного выпирающий из пижамных штанов.

Сережа взял ее руку и медленно отвел, – мне завтра рано вставать, я спать собираюсь, – не отрывая взгляд от телевизора, демонстративный взгляд, чертов телевизор.

– Ясно.

Настя встала и вышла из спальни. Набухшие соски упирались в лифчик. Дошла до комнаты Крис. Постучалась и открыла дверь.

– А зачем ты стучишься, если всё равно не дожидаешься ответа?

Настя вздохнула. В последнее время она только и делала, что вздыхала.

– Я пришла.

– Ага. – Крис лежала на диване с книгой. Какой-то Фоер, крупными буквами на обложке. – Я в принципе заметила.

– Тебе что-нибудь сделать?

– Да нет.

– Хорошо. Если что, зови.

Настя, правда, слабо представляла, по какому поводу Крис понадобится ее звать. Разве что ее опять вызовет в школу Клара Леонидовна (не дай бог). Закрыла дверь и пошла в кухню. Еда в холодильнике.

* * *

Дима бежит вниз. Ступени полосатой змеей летят под ногами.

– Дима! – раздается с первого этажа. – Дима, бл…

– Иду!

Он спускается и видит всех. Юля с Лешей стоят ближе. А там, у двери, стоят родители. Мама обувается. Папа держит на руках Элли. А ведь Элли тяжелая. Она лежит кошкой на его руках.

– Мы едем в больницу, – спокойно говорит папа.

– С твоей собакой, – добавляет мама. Зачем она добавляет, это и так понятно.

Дима подходит ближе. Теперь все смотрят на него. Он смотрит на Элли. Все смотрят туда. На него и Элли. Она висит обмякшая у папы. Тяжело дышит. Подняв голову, смотрит на Диму. Опускает обратно на плечо папы.

– Что такое?

– Не знаю, – говорит папа. – Там скажут.

– Ее тошнило. И пена шла изо рта, – сказала Юля. Дима оборачивается и видит ее радость. Ее изучение его. Ее. И его злит.

– Всю прихожую заблевала, – добавляет Леша.

– Я поеду тоже? – Дима.

– Не надо, ты там не нужен, – мама.

– Мы сами, – папа. – Приедем, всё хорошо будет.

Мама берет сумку. Открывает дверь. И папа выносит Элли. Дима видит, как он доносит ее до машины. И кладет на заднее сиденье. Мама залезает туда же.

– Всё, – цокает Юля.

– Что всё? – не понимает Дима.

– Всё с твоей Эллочкой.

– В смысле? Что всё?

Диму трясет. Сестра с братом молча стоят и смотрят на него.

– Помирает она, вот что значит.

– Сам же видел. – Леша разворачивается и идет в кухню.

– Крепись, братка. – Юля хлопает Диму по плечу и тоже разворачивается.

Даня ехал быстро. Боялся не успеть – не знал, сколько отмерено времени, но боялся не успеть.

– Подарили на свою голову, а теперь нам разбираться еще, – донеслось с заднего сиденья. Аня сидела с собакой и рукой ее придерживала на поворотах, чтобы та не скатилась на пол.

– Зачем ты ему сказал, что всё хорошо будет?

– А что я должен был сказать? Что мы там ее похороним?

Аня молчала. Собака скулила. Даня посмотрел в зеркало переднего вида – Аня сидела, поджав губы, рука поглаживала голову ротвейлера.

– Не люблю собак, – сказала она. – Блин, надо было подарить ящерицу. Прожила бы сто лет.

– Да, еще по наследству бы передал.

– Да будто будет оно, наследство.

– Ань.

– Ну, я так, просто.

…

– Ладно, – голос Ани будто немного дрожал, немного амплитудил. – Скоро уже приедем.

В зеркало Даня заметил, что она смотрит на Элли. И глаза Ани были увлажненные, даже откровенно мокрые.

* * *

Когда в один из следующих вечеров Настя приехала домой, Сережи еще не было.

Когда он пришел – ближе к девяти, – сказал, что задержался на работе. Тебе можно, а мне – нет?

Настя решила не усугублять.

До его прихода она успела поужинать разогретым вчерашним, попыталась поговорить с дочерью

(– Как дела?

– Да нормально.

– А в школе как?

– Так же.

– Как дела у твоего… у Макса?

– Лучше всех.

Крис защищалась от беседы кружкой с, вероятно, чаем. Чаем. Настя стояла у входа в комнату дочери, чувствуя, что на эту территорию дальше она пройти не может. Когда произнесла имя Макса, немного вздрогнула. Иногда она вспоминала ту их встречу – у кабинета Клары Леонидовны. Узкие ножки, узкие ручки, дунь ветер – снесет, скрутит, переломает. Разве так выглядят мужчины? Даже подростки. Разве так они должны выглядеть? В Настином детстве мужчины были мужественнее.

В Настином детстве мужчины были мужчинами.

Иногда она вспоминала ту их встречу – и хотела перекреститься. Хотя в Бога и не верила. Точнее, о нем не думала.

– Как твоя подготовка к экзаменам?

Крис посмотрела поверх кружки.

– Мам, нормально. Мы на уроках готовимся.

– Это всё-таки серьезно.

– Это всё-таки не ЕГЭ.

– Ладно.

Настя знала, что уговаривать дочь бесполезно. Она и школу-то не любила и считала учебу каторгой. Уж экзамены ее не волновали точно. Ладно. В конце концов, действительно не ЕГЭ. Настя закрыла дверь в комнату дочери.)

, скоро и он пришел.

– Привет, – скользящим вбок поцелуем. – Ты чего так поздно?

– На работе задержался. Тебе можно, а мне – нет?

– Тебе тоже можно, – постаралась улыбнуться Настя. Подозревала, что получился шакалий оскал. – Иди поешь.

– Я уже поел.

Ночью, когда засыпали, они засыпали, отвернувшись в разные стороны. Засыпали на разных полюсах. В последние месяцы будто становилось всё холоднее, хотя уже приближалось лето, но и оно не обещало ничего хорошего.

* * *

Они шли по неширокой аллее парка, укутанные и робко румяные, у одной изо рта постоянно вылетал пар, потому что она говорила, у второй – сигаретный дым, клубящийся безуглыми фигурами.

– И ты понимаешь, я вообще не представляю, что с этим делать, – жаловалась Настя маме. –