— Я с ним не спала, ясно тебе?

Снова пытаюсь дёрнуться, и снова он не позволяет, хотя и морщится от того, что приходится напрячься. Бросаю быстрый взгляд на его повязку и мне становится стыдно. Больше не делаю попытки встать и уйти.

— Когда я узнал, что Сэймур мой, то проверил каждого в замке Шанси, каждого, кто, так или иначе, имел доступ к сыну. И только к твоему сладкому кудряшу возникли вопросы.

Закатываю глаза, но пропускаю мимо ушей ревнивую колкость, цепляюсь за более важное:

— Хочешь сказать, что он всё это время…

— Тёмные пристально следили за всеми власть-приближёнными. Когда-то им хватило мозгов сложить два и два и выйти на след моего сына, а мне нет. Даже как-то обидно.

— Ты был слишком занят своей жизнью, — улыбаюсь грустно. — Не каждый день встречаешь истинную.

Говорю это вслух и тут же жалею. Бездна! Зачем я снова об этом?

— Я всегда помнил тебя, Эйви. Что бы ты там себе не думала, я любил тебя.

— А её? — спрашиваю тихо.

Раз уж так вышло, что сейчас вечер откровений, то стоит прояснить все моменты. Тиррэн молчит, и его молчание красноречивее любых слов.

Любил ли дракон свою истинную? Глупый вопрос.

Конечно, да, как же иначе?

— Её выбрал зверь, — продолжает Тиррэн, — дракон не может противиться выбору зверя, если не хочет его утратить. Я не хотел.

Как удобно!

— Ну, разумеется, — смотрю не на него, а в сторону.

Самое обидное, что он не лжёт. Вот только мне от этого не легче.

— В любом случае это не оправдание тому, как ты поступил, Тиррэн. Тем словам про бастардов, твоему унизительному конверту и… тому зелью.

Последнее вырывается против воли. Не знаю, зачем я сейчас ворошу прошлое. К тому же такое болезненное. По всему кажется, что много проще сделать вид, что ничего этого не было, и жить дальше. Ведь я тогда приняла правильное решение, и чудовищной ошибки не случилось, так что теперь говорить об этом? Но слово не феникс, вырвалось, и нет его.

— Эйви, — начинает Тиррэн, и сразу замолкает.

Поворачиваю голову. Глаза дракона прикрыты, хватка ослабевает.

— Тиррэн? — подаюсь вперёд, всматриваясь в его лицо. — Ах!

Резкий рывок, и вот я уже лежу на нём:

— Совсем сдурел? — шиплю возмущённо, пытаясь высвободиться, но не слишком усердствую, помня о его ране. — Пусти!

Упираюсь ладонями в матрас справа и слева от его плеч. В нос ударяет аромат горького миндаля и чёрного перца. Щеки и губы обжигает синевой его глаз.

В ответ — молчание и усиление захвата. Понимаю всю бесполезность своих попыток высвободиться из стального капкана огромных ручищ. Сопротивление бессмысленно и бесполезно. Вздыхаю и устраиваю голову на плече у дракона. Слышу стук его сердца.

Опускаю глаза ниже тугой повязки, стягивающей низ его груди. Фух! Он не голый, на нём домашние брюки из мягкой серой ткани.

Так отвлекаюсь на изучение дракона, что вздрагиваю от неожиданности, когда мне на живот ложится ладонь Тиррэна:

— Я не знал, Эйви. Проклятье. Лекарь сказал, что это обычное дело, что все его пьют, для профилактики. Тогда это звучало легко и абстрактно. Перестраховка, на всякий случай. Я воспринимал это так. Хреновое оправдание сейчас, когда своими глазами вижу сына. Но ведь и ты не сказала о том, что беременна. Почему?

Захват на талии усиливается, словно дракон пытается переложить и на меня хотя бы немного ответственности за то, что едва не случилось непоправимое.

— А разве это что-то изменило бы? — усмехаюсь горько. — Я думала, всё и так очевидно, мы ведь не книжки по ночам друг дружке читали!

— И всё-таки. Ты не сказала! — рычит он.

— А если бы сказала? — приподнимаюсь с его плеча, опираюсь на согнутую в локте руку. — ТО ЧТО?

Несколько секунд мы молчим, буравя друг друга злыми взглядами. Вокруг искрит так, что впору водой тушить.

— Что бы это изменило? — повторяю настойчиво.

Ноздри дракона хищно раздуваются, губы плотно сжаты. Он первым отводит глаза. Забрасывает руки за голову и смотрит в потолок балдахина:

— Я. НЕ ЗНАЮ!

Отворачиваюсь. Сажусь на постели спиной к нему. Складываю на коленях дрожащие пальцы. Не стал лгать, хотя легко мог сделать это, потому что правды нам никогда уже не узнать.

Что было бы, если… Упущенные возможности. Не сделанные выборы. И сделанные.

— Вот и я НЕ ХОТЕЛА… узнавать.

Рассматриваю свои руки. Кожа сухая от здешних ветров. Прозрачные капли падают на розоватые костяшки пальцев. Немножко щиплет. Шмыгаю носом, глотая солёные слёзы.

Чувствую себя одиноко и потерянно.

— Эйви, — раздаётся за спиной, а в следующую секунду мои плечи сжимают горячие руки Тиррэна. — Я виноват, Эйви. Мне жаль.

Позади прогибается матрас. Дыхание Тиррэна щекочет мне затылок. Его рука оплетает меня выше ключицы, намертво приковывая к твёрдой груди дракона.

— Жаль, что вёл себя как последний придурок. Не хотел тебя отпускать, но и оставить не мог. От этого злился. Догадывался, что вторая роль тебя не устроит. Но и с церемонией надо было спешить. В те дни как раз начались похищения истинных, а до свадьбы связь хрупкая, не стабильная. Поэтому торопился, и от этого наделал глупостей. Отчего-то решил, что лучший способ сохранить тебя — это как следует припугнуть и надавить. Надеялся, что пока ты растеряна, всё утрясу с ней, а потом будет время спокойно объясниться с тобой. Но ты меня обыграла.

В последней фразе слышится невесёлый смех. Сижу с выпрямленной напряжённой спиной. Не двигаюсь. Хмурюсь, когда слышу вопрос:

— Любила его? — в глухом голосе из-за спины ни следа недавнего веселья.

В воздухе повисает напряжённая тишина.

— Да! — выдыхаю в пустоту. Чувствую, как напрягаются стальные мышцы дракона, как он тяжело сглатывает, принимая это моё признание. Выдерживаю паузу, задумываюсь, идти ли до конца в откровениях. Решаю, что оно того стоит. — Как отца. Почему ты не сказал мне, что это Освальд вынудил тебя пойти на поединок?

— Ты бы всё равно мне не поверила. И потом… мне нравилось, как ты злилась.

— Я столько жутких слов наговорила тогда.

— Знаю, звучит странно, — дракон зарывается носом мне в волосы, по-прежнему крепко к себе прижимая. — Но я ведь тогда уже знал про сына. Чувствовал себя последним дерьмом из-за того проклятого зелья. И был в этом какой-то извращённый кайф — слышать о себе правду. От тебя. Как будто себя наказывал, и становилось легче. На время. А потом чувство вины начинало жрать по новой.

— И сейчас? — слегка поворачиваю голову влево.

— Думаю, это будет всегда, — говорит так просто, словно