сохранила предоставленные ей права и под сенью своих законов продолжает пользоваться всеми нравственными и вещественными выгодами, предоставляемыми ей могуществом Империи. Россия открывает жителям Финляндии обширное и беспрепятственное поприще торговли и промышленности, а благодушный русский народ не раз, когда тяжелые испытания посещали ваш край, доказывал свое братское участие и деятельную помощь. Следовательно ясное понимание истинных польз Финляндии должно склонять вас к упрочению, а отнюдь не к ослаблению той тесной связи с Россией, которая служит неизменным ручательством благосостоянию вашей родины.

Намереваясь, как Я уже пред вами заявил, вновь созвать земские чины чрез три года, Я объявляю нынешний сейм закрытым и, поручая вас покровительству Всевышнего, пребываю к вам и ко всему финскому народу Императорской милостью Нашей благосклонный».

После роспуска сейма, найдено было возможным наградить тех из его членов, которые своей «преданностью правительству и образом мыслей обратили на себя внимание»... Кроме того в память работ сейма выбита была медаль. Ее решено было дать всем членам августейшей фамилии, присутствовавшим при открытии сейма, всем депутатам крестьянского сословия и другим, по усмотрению сената. Медаль была сделана тонким резцом г-жи Леи Альборг (в Стокгольме).

Едва сейм окончил свои занятия, как с разных сторон послышались злобные отзывы о его деятельности. Особенно осуждалась его медленность в рассмотрении дел. Уже 19-го апреля н. ст. 1864 года помещена была в «Fini. Allmän. Tidning» (1864 г., № 89), за подписью g. (Грипенберг) статья против разъехавшихся сословий, которые обвинялись в «оппозиции, властолюбии и воркотне». Сенатор, между прочим, писал: «Мы не можем не подивиться той настойчивости, с какой на этом сейме, разрешенном нам по истечении пятидесятилетнего промежутка и прежде еще, нем мът приобрели удостоверение, что созвание сейма будет повторяться периодически, все четыре сословия усиливались добиться более значительной и обширной власти, чем та, которую даруют нам наши коренные законы, имеющие в настоящее время силу. Сеймовые чины предполагали просить о периодическом возобновлении сеймов, о даровании им права законодательных предложений, об участии в таможенном законодательстве, требовали, чтоб в их руки было передано все финансовое управление, хотели изменить постановления, относящиеся к обязанностям советников Монарха, т. е. сделать их ответственными перед сеймом, словом — хотели отобрать у Монарха прерогативы власти, предоставленные Его Величеству существующими основными законами, и все это несмотря на то, что Его Величество прямо объявил свою волю удержать за собой законодательный почин во всех вопросах, относящихся к основным законам. Хотя представления чинов и были облечены в форму верноподданнических выражений, тем не менее, истинная цель их не могла укрыться, и мы решительно не можем понять, как могли представители Финляндии надеяться, что, действуя таким образом, они приобретут доверие Монарха, без которого они, очевидно, не могут сделать ничего полезного для края. Неужели этим финляндцы докажут свою благодарность, подвергая дерзновенно опасности свои священнейшие интересы и стараясь, единственно из пустого удовлетворения своей гордости, величаться своим теперешним положением, как будто они действительно обязаны им только самим себе».

Со стороны русской печати раздались также сильные голоса. «Московскими Ведомостями» руководил тогда талантливый публицист Михаил Никифорович Катков. Его слово заметно отражалось в политической жизни Финляндии, почему в истории края он имел свой час. Знамя, высоко поднятое «Московскими Ведомостями» было «знамя единства русской земли и национальной политики». Финляндия возрождалась на новых началах. Слабость национального духа сказалась во внутренней политике России. — Последователи крайнего либерализма подымали голову. Всюду заговорили о необходимости дать свободу всем национальностям. Государственному единству России, созданному ценой вековых трудов, грозила опасность. В среде правительства создалось сильное течение в пользу беспринципной либеральной политики в Царстве Польском и Финляндии. её сторонниками были министр внутренних дел Валуев, шеф жандармов князь Долгоруков, канцлер князь Горчаков, князь А. А. Суворов и др. В виду этого летопись патриота-публициста, естественно, оживилась вопросами польским, финляндским, остзейским, армяно-грузинским и даже бессарабским.

Катков ответил на все окраинные вопросы и порознь и в общих статьях. «Сепаратизм, — писал он, — есть внутренняя язва, которая в своем развитии может стать неизлечимым недугом. Национальный антагонизм есть спасительная сила, когда он обращен к внешнему действию и когда дело идет об охранении государства от внешних опасностей. Но что же может быть ужаснее того зла, которое должно развиваться из национального антагонизма, обращенного внутрь и принятого в недра одного и того же государственного состава?»

Федеративного устройства Российской Империи Катков, конечно, не желал, понимая, что в конгломерате разных национальностей зародилось бы непреодолимое инстинктивное стремление к обособлению, взаимному отчуждению и отделению, а не к единству действий.

Национальное направление стало для Каткова предметом культа. «Голос» обвинял его в «сепаратизмомании». Но это не смущало московского трибуна, так как он видел, как на его глазах изыскивались способы превратить Россию в подобие слабой Австрии. «Влиятельные партии употребляют все усилия, чтобы ввести в наш государственный организм принцип национального разделения. Нас уверяют, что Россия может продолжать существование, если правительство применит ко всем её частям то самое начало, на основании которого соединяется с нею Финляндия». В России хотели видеть в личном соединении много отдельных и чуждых друг другу государств, под общей верховной властью. Пропагандировалась также и другая доктрина, в силу которой верховная власть может иметь различный национальный характер по отношению к различным частям своих владений. «Если бы подобные планы задумывались и приводились в исполнение отъявленными врагами России, то это было бы совершенно в порядке вещей; но, к сожалению, они встречали поддержку и сочувствие в некоторых правительственных сферах».

Первое место в этой программе будущего устройства России занимала, конечно, Польша. Затем — кроме Финляндии — к отдельной жизни призывались Прибалтийский край, Украина, Кавказ и даже Сибирь.

Несомненно, что эта сепаратистская идея занимала одно из главных мест среди мнимо либеральных увлечений русской молодежи шестидесятых годов. Борьба с сепаратизмом не была поэтому борьбой с ветряными мельницами. Это была борьба с великим злом, грозившим стране распадением и разложением. Сепаратистские стремления были формой того течения, в котором крылась главная опасность для нашего отечества.

Опасность увеличивалась еще вследствие того, что сепаратизму служили наш нигилизм и все наше революционное движение. Ему выражали сочувствие в обществе, в среде чиновничества, на кафедрах, в журналистике; ему могущественно содействовали наш космополитизм, наше непонимание и даже презрение русских интересов.

Как сильно было стремление к автономиям и представительству, можно судить уже по тому, что в самый разгар польского мятежа признано было своевременным возобновить финляндский сейм. Он был открыт в сентябре 1863 года, словно в награду за хорошее поведение и в назидание другим. В 1864 году открылся