языка они не были склонны. Как только речь заводилась о соприкосновении с Россией, внимание земских чинов, общественных деятелей и местной печати удваивалось, и они дружно напрягали всю свою изобретательность, чтобы остаться особняком, вне малейшей зависимости от русских законов, властей и лиц.

На первых же заседаниях дворянство хотело отказать трем своим сочленам в праве совместно участвовать с ними в одной палате только потому, что они состояли на русской службе. Правда, среди дворян по этому вопросу не оказалось полного единогласия. Одни отстаивали финляндские права состоявших на службе в России, другие — горячо их отвергали. Фон-Кнорринг заявил: устав о рыцарском доме от 6 июня 1626 года (§ 12) и устав о привилегиях рыцарства и дворянства (§ 32), оба согласуются в том, что если шведский дворянин поселится заграницей, под властью какого-нибудь принца, или государства или господства, которые находятся в дружеских отношениях с его прежним монархом, то он лишается права заседания и голоса в рыцарском доме. Поступок, который, таким образом, лишает дворянина права принимать участие в заседаниях рыцарства и дворянства, сводится к тому, что он поселился заграницей и остался под властью другого, а не князя собственной страны. Из упомянутого устава не видно, чтобы Швеция, в то время, когда издавался устав о рыцарском доме, находилась в личной унии с какой-нибудь другой страной (Финляндией?), в какой теперь находится Финляндия с Россией. В законе, — продолжал Кнорринг, — я особенно подчеркиваю слова принц, государство и владычество, потому что главным образом это обстоятельство, т. е. нахождение под властью чужого властителя-князя, и лишает человека гражданских прав в его отечестве. — Между финскими и русскими подданными проведена резкая черта и последние не могут пользоваться правами гражданства в Финляндии, без особого на то соизволения Его Величества. Право же финских уроженцев, хотя и поселившихся в России или служащих там, считаться финскими гражданами, напротив, неоспоримо. Они могут быть землевладельцами в Финляндии и, в качестве их, пользоваться всеми гражданскими правами, которые дает право землевладения. Одним словом, они равноправны с другими финскими подданными. На этом основании и, в виду того, что гг. Уггла и фон-Шанц — финские дворяне и родились от финских отца и матери, а также хотя по своей службе и не живут в стране, не подвластны чужому монарху, а служат верховному государю, который есть также и великий князь страны, и так как еще не имеется действующего, определенного и ясного закона, который лишал бы вне Финляндии живущих финских дворян права голоса в рыцарском доме, — а указанные пункты закона не должны быть истолкованы в этом направлении, — то я прошу рыцарство и дворянство одобрить просьбу и соизволить выдать вышеупомянутым господам билеты на право заседаний (inträ-despolett) в сословии рыцарства и дворянства.

Пиппингшельд возражал. «Дворянин, который не только служит чужому государству, — говорил он, — но и ради каких-нибудь своих интересов поселился в чужой земле, ни под каким видом не может заседать или иметь право голоса в финском рыцарстве, о чем ясно свидетельствует устав рыцарского дома (п. 12). — Как неопровержимо то, что Финляндия и Россия составляют одну державу (rike), также неопровержимо и то, что они составляют отдельные государства (stat)».

Другие ораторы обратили внимание на то, что постановление о рыцарском доме составлено тогда, когда нельзя было ни предвидеть, ни даже подозревать этого исключительного положения, в котором очутилась Финляндия в её отношении к России. Третьи исходили из того положения, что в каждом «конституционном государстве» всем гражданам предоставляется право через посредство своих представителей участвовать в издании тех законов, которым они должны повиноваться, и в наложении тех налогов, которые они должны нести. Следовательно, по их мнению, только те финляндцы могли пользоваться правом представительства, которые соответствовали указанным условиям. Лица же, подчиненные в каком-либо отношении иным, не финским, законам, не могут заседать на сейме.

Так как прения по рассматриваемому вопросу продолжались долго, то русские газеты успели принять участие в деле, близко касавшемся России. Хорошо осведомленный тогда о ходе прений на сейме «Русский Инвалид» (1863 г., № 263) сейчас же подал свой голос. Рождалось опасение, — писал он, — что такое правило отнимет представительство не только от финляндцев, служащих в России, но и от финляндцев, находящихся на русской службе, но постоянно живущих в Финляндии, так как они, по своим служебным обязанностям, подчинялись в известных случаях русским, а не финским законам. Иначе говоря, постановление это отымало право представительства и от офицеров финских войск, так как для них приказы русского военного министра в известных случаях составляли закон, хотя финляндцы не допускают подобной мысли, считая, что финские войска подчинены одним только финским законам.

Вопрос осложнялся, и на него было установлено несколько разных воззрений. Небольшая группа дворян (барон Мунк, Троиль и флигель-адъютант Эрнрот) находила несправедливым лишать права представительства лиц, находящихся в русской службе и имеющих в Финляндии недвижимую собственность. В своем особом мнении барон Мунк, между прочим, писал: «Такое постановление слишком тяжело падет на тех из наших соотечественников, которые состоят на русской службе и которые по политическому положению страны почти обязаны служить вне пределов отечества, а следовательно должны подчиняться законам русским, а не финским». А потому Мунк считал «несправедливым, в особенности по отношению к владельцам недвижимых имуществ, платящим повинности по имению, лишать их права представительства, принадлежащего им по рождению и подчиненных по владению недвижимой собственностью финским законам, а русским — лишь по своим служебным обязанностям». Указанная группа дворян, ухватилась за недвижимую собственность. Лица же, не имевшие недвижимости, но в то же время состоявшие на русской службе, лишались права представительства. Создавалось новое неравенство положений, так как финские чиновники, тоже не имевшие недвижимой собственности, не лишались, однако, этого права. Правда, что финских чиновников (по новому тогда закону) имелось в виду обязать платить личные налоги; но такое же обязательство легко было распространить и на лиц, находившихся на русской службе, чтобы «пуговицы на их мундирах без финского льва», не лишали их большего политического права.

Во время прений было сделано несколько предложений. Между прочим, одни желали, чтобы «дворянин, обязанный в верности и верноподданности другому правительству, но не тому, которому подчинено великое княжество Финляндское», «если ни в каком отношении не подчинен финским законам», должен быть лишен права представительства. Другие, взяв за основание положение, что в издании законов и в определении налогов могут участвовать лишь лица, повинующиеся этим законам и несущие эти налоги, предлагали формулировать текст постановления так: «дворянин, обязанный иностранному правительству в верности