Шрифт:
Закладка:
Майкл перешел из Википедии в Ютьюб. Материала – море.
Он встал и пошел разбираться с Элайниным наследством. Пайки кокаина лежали в тазу. Как он их кинул, так они и лежали. Ждали его. Взял одну. Свернул воронку. Все. Готово. Можно нагнуться и… Майкл нагнулся…
Глава 159
Элайна нагнулась, подобрала с асфальта брошенный мимо урны старый билет в Банф. В принципе, он очень похож на тот, что нужен для проезда в аэропорт, полоска контроля другого цвета и время просроченное. Неправильный, но ведь билет!
Встала в очередь садящихся в экспресс. Каракатица помогала пассажирам запихивать в автобусный подпол баулы и чемоданы. Закончив погрузку багажа, важно прошагала на свое место, открыла переднюю дверь. Народ начал подниматься в салон, показывая каракатице билеты. Она взирала бесстрастно, но с каждым здоровалась. Элайна стояла в середине очереди. Дошел ее черед – поднялась, показала билет, невозмутимо двинулась в глубь салона. Каракатица сказала ей: «Хай, хау а ю». Она всем говорила одно и то же.
Села Элайна в самом-самом дальнем уголке возле окошка. Голову в плечи втянула, чтоб пониже быть… Все, ура! Считай, что в аэропорту!
Это был третий полет в Элайниной жизни. Забавно, она всегда летает по одному маршруту: либо из Монреаля в Калгари, либо из Калгари в Монреаль. Последний раз летала из Калгари в Монреаль. Ей тогда Клод билет прислал. Да… А теперь хуже Клода у Элайны нет на земле врага. Разве что Майкл? Нет, Майкл не хуже. Но враг! Паскуда какая, надо же!
Праведный гнев опять начал закипать в ее оскорбленном сердце. Горело оплеванное лицо. Давно уже оплеванное, пару часов назад. Умыться бы надо…
Немыслимого изящества тетка охорашивалась возле большого зеркала в дамском туалете калгарийского аэропорта. Тетка была старая, но породистая. Было в тетке что-то знакомое. Где Элайна могла видеть это спокойное лицо? Серьги хорошие, подвижные. Повернет тетка голову, и серьги тут же взметнутся как живые, как птицы на птичьем базаре. И долго потом качаются, посылая в стороны снопы света, добросовестно и бесстрастно отраженного. То ли праздничного, то ли тревожного… Нет, серьги не с бриллиантами, вообще без камней – живое золотое кружево. «Индийские, – подумала Элайна и удивилась повороту своих нехитрых мыслей: – Хочу такие серьги!»
Тетка, сверкнув серьгами под свежей стрижкой, ловко и быстро покидав в косметичку тушь, помаду, пудреницу – такие же дорогие, как и ее сумка, и ее пальто, и ее удобнейшая багажная сумка на четырех колесиках, – вышла из туалета. Походка ее тоже была особенной. Не хищной, как у манекенщиц, а легкой и какой-то… вежливой.
Это была Флора Шелдон. Она снова летела в Оттаву: до Олимпиады меньше двух недель, дел невпроворот. Настроение у Флоры было гадкое, точнее сказать, гадостное, сама у себя вызывала чувство, похожее на брезгливость. Будто невзначай запачкалась, вымазалась в вонючем… На административной работе Флора давно, совесть свою выдрессировала отменно. Совесть ее чиста, как только может быть чиста чиновничья совесть, но привкус какой-то нелепой и ненужной подлости остался. Ах, Клаудио, Клаудио! Интриган-самоучка, все-то он скрывал от Флоры правду… И что теперь? Теперь Майкл Чайка исключен из олимпийской сборной.
Во Флориной жизни ничего не изменилось. Вот предстоит интереснейшая поездка в Россию. Но как про Майкла вспомнит, так Флоре душно делается. Спина Майкла перед глазами, трясущаяся от рыданий. В криво припаркованной машине у въезда на кладбище. После похорон его бедной матери.
Флора вышла из дамской комнаты – из частного пространства, где никому ничем не обязана, – в кутерьму аэропорта. Как балерина на поклоны. Из театральных кулис – на сцену, навстречу слепящим софитам.
Тетка ушла, и Элайна перестала думать о том, где могла ее видеть. Крохотный туалетный эпизод не мог показаться ей знаковым. В Элайнины невинные мозги подобные мысли не транслировались, то была любимая мысль ее матери: «Судьба ведет и посылает знаки, их множество раскидано вдоль любой жизни…»
Когда в ее жизнь нежданно пришли две мужские души, Нина назвала их именами отцов, своего и дочкиного: Майкл и Мартин – Михаил и Артемий. Элайна счастливо кивала, ей без разницы, ей лишь бы мама не ругалась. Объяснить ей Нина ничего не успела – Мартин умер. И Нина поняла, это знак! Ведь не Майкл умер, а именно Мартин. Ох, не случайно…
Теперь Нине все стало понятно, она почти перестала винить себя. Это черниковская гадкая карма куролесит в Элайниной жизни, уродуя заодно и Нинину. Майкла бы уберечь!
Скверное прошлое в светлое будущее пускать нельзя, рассказывать Элайне, кто ее отец, нельзя! Табу! Нина не впала в кликушество, жила, как ей казалось, спокойно, дробила молекулы нехорошей кармы. Трудами и поступками стирала негатив в пыль, из которой все-таки надеялась построить что-то стоящее для внука и, если удастся, для дочери…
Элайна вымыла руки с мылом, потом оплеванное лицо. С мылом! Дались ей эти Майкловы плевки, давно уж и высохли, а до сих пор обидно. Хотя она же первая плюнула? Чего же ей обижаться? Одно слово – плевать!
Очень хотелось есть. Денег у Элайны – восемнадцать долларов и четырнадцать центов. На всю оставшуюся жизнь. Чтоб такое съесть? Здесь же дорого все в аэропорту… За один раз все восемнадцать долларов проешь и не наешься. Или сначала выяснить с билетом?
Глава 160
Элайна пребывала в размышлениях. Сидела на низком подоконнике, рядом, на блестящем чистеньком каменном полу, ее грязная дорожная сумка. Даже неловко, такая грязная у Элайны сумка. А жизнь? Жизнь, может, еще грязней сумки! Почему у Элайны жизнь не задалась? У всех все хорошо, у одной Элайны все плохо. Мимо шли люди. Кто-то справа налево, кто-то слева направо. Пассажиры делились на две категории: большие восточные семьи и командированные бизнесмены и бизнесменки. Восточные семьи вели себя прилично, не галдели. Черноглазые дети, беременные женщины, брюхатые мужчины. Командированные были люди с картинок, с рекламных проспектов. Командированные летали в специальных самолетных отсеках, где стояли специальные раскладывающиеся кресла-кровати, кормили их от пуза. Даже в аэропорту они не ждали своего рейса вместе с остальными пассажирами, а пребывали в красиво обставленных комнатах отдыха, где им предлагались и еда бесплатная, и выпивка. Это все Клод рассказывал. Давно, пятнадцать лет назад, когда билет ей прислал, чтоб она могла из Калгари прилететь к нему обратно в Монреаль. Элайнин билет конечно же был не в бизнес-класс, но все равно интересно.
Вялая, утомленная, едва волоча ноги, Элайна пошла отыскивать стойку регистрации компании Вест-Джет. Лариса купила ей билет самый дешевый из возможных.
Фамилию Элайны нашли в списке пассажиров на послезавтра и распечатали ее электронный билет. Элайна поинтересовалась, сколько билет стоил. Оказалось, почти семьсот долларов. Мысленно Элайна поблагодарила Ларису. Могла бы ведь и пожадничать, послать автобусом мучиться двое суток, а так с комфортом летит, как порядочная. Спасибо!
То ли от стресса, то ли от голода на Элайну напала плаксивость. Вытерла слезы рукавом нейлоновой куртки, что неудобно, взяла сумку и опять устроилась на низком подоконнике. Прислонилась, глаза закрыла и – спать. На скамейке разлечься постеснялась – скамейка посреди зала. На скамейку Элайна ближе к ночи переберется.
Она проснулась утром. Каменный пол, к которому, как к родной подушке, оказалась прижата ее щека, вибрировал. Мраморные просторы бороздил четырехколесный поломойный агрегат с бесстыже выставленными вперед лохматыми, жесткими, длинноворсными щетками. Что-то неприличное померещилось Элайне в этих торчащих мокрых щетках. Щетки крутились, агрегат слизывал пыль вместе с мелким мусором. Не поперхнувшись, лишь звонко крякнув, проглотил пустую пластиковую бутылку из-под воды. Заглох
