ладонь, мокрую от слез и соплей: не побрезгал. На описанные джинсы Элайны никто не обращал внимания. Мало ли почему у человека штаны мокрые? Много причин может быть. Никто, кроме Клода, ее позора и не заметил. Проедет поломойный агрегат, залижет вонючие лужи мокрыми щетками, дезинфицирует. И опять – красота, чистота, сияние.

Пришли в «Макдоналдс». Здесь же в аэропорту. Запах еды! Еда! Кофе, бургеры, булочки… Клод и сам, видно, голодный был. Много взял, щедро. Луковые колечки в тесте – две большие бумажные лоханки, картошка «фрэнч фрайс» – две большие бумажные лоханки, двойной бургер каждому. И кофе.

Элайна пришла в себя. Клод тоже повеселел. Под столом руку ей на колено положил.

– Ну, – сказал добродушно. – Ну, не сука ты? Не просто воровка, а подлая воровка. Я тебя кормил-поил, а ты меня же и обворовала. И на велфер настучала. Вернемся в Монреаль, скажешь, что это не ты звонила, что это розыгрыш был. Поняла?

Элайна кивнула.

– Порошок цел? С тобой? В сумке?

Клод поставил Элайнину сумку себе на колени, расстегнул молнию, стал рыться в тряпках.

– Где? – поднял на нее уже злые, стремительно свирепеющие глаза. – Говори, где?!

– Продала, прожила…

– Все?! Врешь. А ты, кстати, почему в аэропорту?

– Я?

– В такую-то рань… Здесь, значит, спала.

– Я так просто…

– Порошок, стало быть, у твоего сына?

– Нет у него ничего. Я все потратила.

Клод захохотал, заржал, дрожа кадыком в небритой щетине:

– Вот сейчас туда поедем и проверим. И если там действительно ничего нет, то сверну твоему теленку шею. Ты, Корова, меня знаешь. Второго похоронишь… Помнишь, ты плакала: «Как собачку зарыли»? Зароешь и этого, если не вернете порошок. Или… деньгами. По тройному тарифу. Красть другой раз не будете! Все, Корова, жди меня здесь, я в уборную и назад. Поняла?

Клод встал, громыхнув не припаянным к полу тяжелым литым стулом.

Элайна сидела на припаянном стуле, сидела спокойно. Сама того не заметив, идеально выпрямила спину. От непривычного напряжения заныли мышцы. С прямой спиной почему-то она была спокойней и думалось ей лучше. Звонить бесполезно. Майкл и не выслушает, и не поверит. А Клод, когда разозлится, зверь. Клод – сумасшедший. У Клода всегда при себе нож… А Майкл – самоуверенный и неопытный в жизни дурак. Надо бежать, Майкла предупредить! Она наверняка успеет раньше Клода. Клод ведь города не знает, на такси тратиться не станет… Да и адреса Майклова у него наверняка нет, он же все всегда в последнюю минуту выясняет. Адрес жителя Калгари легче узнать, находясь в Калгари, а не в Монреале. Если, конечно, не искать в Интернете, но Клод в компьютерных делах туп, как его кадык.

Элайна медленно поднялась, еще додумывая. Медленно вышла из «Макдоналдса» и… побежала! Ловко обогнула тележку с чемоданами и баулами, детскую коляску, стайку изумленных стюардесс, двух шарахнувшихся от сумасшедшей пилотов, женщину на инвалидном скутере, детей, собаку, чемоданы, заградительные линейки из растянутых на столбиках цветных резиновых лент… Она неслась к выходу. Возьмет такси, восемнадцати долларов, конечно, не хватит, но этого достаточно, чтобы помахать перед носом таксиста, если вдруг усомнится, что у нее деньги есть, а то ведь бомжей таксисты не возят, а у Элайны видок еще тот… Главное – успеть, главное – оторваться от Клода. Хоть бы он там подольше посидел, в туалете! Главное – Майкла спасти!

Глава 164

– Хей, Луис! У тебя кража. Задержи воровку.

Констебль Луис вздохнул. Вот ведь только собрался перекусить, и сразу: «Задержи воровку».

Молодая белая женщина неопрятного вида украла серьги, оставленные растяпой-пассажиркой на витринном стекле. Пострадавшая сняла серьги, потому что они мешали ей примерять дорожную подушку-хомут. Сняла и положила серьги на стекло рядом с сумочкой. Хомут оказался мал, она отошла на полшага, чтобы взять другой такой же, побольше… Выбрала, надела, шагнула назад к настольному зеркалу и видит, как от витрины отскакивает неохватная страшила, скорее женщина, чем мужчина. В черной нейлоновой куртке, с дорожной сумкой, вонючей даже на вид. Сумочку пострадавшей страшила не тронула, только сережки. Золотые, с бриллиантами…

Констебль Луис хорошо знает вышеозначенный сувенирный киоск. Это рядом с «Макдоналдсом». Минуты через две с половиной он будет почти на месте происшествия. В стратегически правильном месте – у ближайшего к киоску выхода из аэропорта. Констебль Луис – матерый профи. Преступник сам бежит в его сети, как медведь в капкан… а вот и она!

Два грандиозных прыжка в длину – и воровка в его руках. Сильная. Кусается, рвется. Ба, да она ж рецидивистка! Узнал мгновенно. Из-за нее лишний раз с Головастиком пообщался, что, как известно, для полисмена удовольствие сомнительное. И с Джери Коварски тогда отношения подпортил… В общем, проблемная девушка. Снова, значит, дорожки пересеклись. Мэм, немедленно прекратите сопротивление, только хуже себе делаете… Ах нет? Вот вам в таком случае наручники. Ну и взгляд у нее – волчица!

Ужасу Элайны не было предела. Она смотрела на констебля Луиса, не узнавая его. Она не могла понять, за что ее арестовали. За то, что быстро бежала? Отвечать на вопросы она была не в состоянии, пришлось доставать из ее сумки документы и выяснять, кто такая. Элайна кричала, что торопится, что жизнь ее сына в опасности, пнула ногой стул, плевалась. Констебль Луис даже растерялся: может, вызвать психиатров? Но как только он это подумал, Элайна сразу успокоилась, телепатка. Опустила голову и зарыдала. Руки ее были скручены за спиной, она не могла ни высморкаться, ни утереть слез. Зрелище кошмарное.

Пришла женщина-полицейский, молодая, очень похожая на духоборку Ульяну. Ей было велено задержанную осмотреть. Элайну увели в специальную, предназначенную для данной процедуры комнату. Там уже ждали коротышка-мексиканка, тоже в полицейской форме, и черная женщина в форме парамедика. Элайну осмотрели. Везде. Будто ее подозревали в проносе взрывчатки на борт самолета. Подробно, унизительно и мерзко.

Глава 165

Это мерзко? Возможно. Но кокаиновую дорожку Майкл выложил идеально ровную. Остается нагнуться и вдохнуть. Майкл нагнулся…

Взгляд, сползая по холодильнику (не закрывать же глаза, как при первом поцелуе, кокаиновую дорожку видеть же надо!), споткнулся о старую фотографию. Мама! Молодая-молодая! И он рядом – трехлетний дурак в фигурных коньках для девочек. Ничего Майкл не помнит из того дня – слишком маленьким был, – но эта фотография всегда была перед глазами, всегда именно на холодильнике. Может, потому что рамочка магнитная и больше ее вешать негде, может, потому что на холодильнике самое лучшее место. Протянешь руку – в руку пища, в душу – два смеющихся лица. Женское и детское. Какие же они оба тут счастливые! Элайна говорила, будто это она снимала. Врет? Внизу дата съемки – шестое февраля, девяносто восьмой год. А сегодня какое число? Шестое февраля! День в день. Пятнадцать лет спустя… Выпрямился, снял фотографию, заглянул в Нинины глаза. Ма…

«Ну, хорошо, я согласна, больно! Значит, придется перетерпеть эту боль!» – она кричала под дверью его спальни, негодовала, презирала его за слабость. А в чем была его вина? Ни в чем его вины не было. Кроме… Кроме отсутствия силы. Кроме отсутствия героизма!

Будто он фашистов под Сталинградом бьет.

Мать говорила, ее дед был под Сталинградом. Выжил чудом: он не внутри города был, не в кольце, а снаружи. Внутри никто не выжил.

Мать рассказывала, у деда была бритва в оправе из слоновой кости, которую он у пленного немца на американские консервы выменял. Мог бы силой взять, но дед ему, врагу заклятому, дал в обмен американской тушенки. Дед был святой? Он умер задолго до того, как мать из России уехала. О войне рассказывал мало. Забыть хотел?

Вдруг Майкл спохватился: не дед – прадед! Фамилия Чайка от него.

Отмотал кусок бумажного полотенца, намочил под струей воды, стер кокаиновую дорожку. Отмотал еще кусок, опять намочил, тер кокаиновые следы, будто порчу снимал. Вынул все пайки из тазика, не разворачивая, кинул в унитаз и спустил воду. Несколько раз сильно нажал на рычаг. Тщательно воду спускал. Именно так, как требовала от него Нина, когда впадала в истерику из-за натюрмортов