Шрифт:
Закладка:
Почему этот взрослый дядя в сугроб упал? Дяде помочь? Другого не оставалось, пришлось обернуть падение в шутку. В детство впал взрослый дядя в длинном черном пальто. Утю-тю, как смешно и весело!
Майкл незаметно вжал ножик в рукав, с негнущейся из-за ножа рукой осторожно отъехал в сторону. Просто стоял у кромки льда. Следил за действиями врага.
А Клод уже все решил. Билет у Клода с открытой датой. Может сегодня назад лететь, может еще месяц в Калгари околачиваться. Он же понятия не имел, сколько времени надо будет в Калгари провести, вот и взял с открытой датой. Это, кстати, дороже. Конечно, если б порошок вернул, была б совсем другая картина, а так… За гостиницу платить. Даже за мотель – дорого, незачем. Лучше домой вернуться. Оставаться в Калгари и уши морозить только ради того, чтобы Корове рога обломать, не стоит. В другой раз. Жизнь длинная, будет еще масса возможностей.
И Клод, отряхнувшись от снега, приветливо помахав пингвиненку и женщинам, повернулся и зашагал прочь. Майклу знаков внимания оказывать не стал. Обойдется. Или вернуться? Ножик забрать?
Глава 168
Это Бог ее наказывает – знаки внимания оказывает. Элайна уже не плакала, смирилась. Постепенно приходила в себя. Во время допроса узнала того самого констебля, который задержал ее после кражи в ликерном магазине. О, тогда все было просто замечательно, тогда она могла позвонить Майклу, он приехал ее выручать, Лариса заплатила адвокату бешеные деньги. А теперь от нее требуют какие-то сережки с бриллиантами, которых она не крала…
Потом начался другой кошмар. В комнату, где допрашивали Элайну, привели другую женщину в наручниках. Женщина чем-то была похожа на Элайну, тоже толстая, тоже в джинсах и черной нейлоновой куртке, но лохматая, как австралийский абориген. Поверхностное представление о полицейских ситуациях Элайна имела из телевизионных сериалов. Она поняла, что это очная ставка. Почему-то констеблю очень хотелось, чтобы Элайна и эта австралийская аборигенка были знакомы и «работали вместе».
Констебль жестоко ошибался. Элайна Ив вообще никогда в своей жизни не работала. Ни дня, ни часа. «Работай, работай, работай, ты будешь с уродским горбом, за долгой и честной работой, за долгим и честным трудом…» Лирическая прививка, полученная в раннем детстве, всю жизнь удерживала Элайну от долгих и честных трудов. Маникюрша пилила матери ногти и приговаривала эти стихи. И обе смеялись. Маленькая Элайна болталась по кухне без дела. То помалюет в принесенной с собой раскраске принесенными с собой карандашами, то поковыряет, пока мать не видит, в носу, то построит в ряд пузатые разноцветные флакончики лака, как солдатиков… Запомнила. Еще б не запомнить, они каждый раз с этого начинали. Возьмет маникюрша пилочку и: «Работай, работай, работай…»
Отпустили Элайну из полиции, когда уже стемнело. Констебль Луис хотел было принести ей свои извинения, но передумал. Извинишься, а она своим друзьям-защитникам расскажет, что день продержали и за это извинились. Те с Головастиком свяжутся… Боже упаси! Пусть лучше думает, что все это неспроста, не на пустом месте, что она виновата, даже сильно виновата. Что добрый констебль ей одолжение сделал, отпустив.
Именно так Элайна и подумала. Очень благодарила и за то, что отпустили, и за бесплатный кофе и два черствых бублика. Бублики в столе лежали. Луис нашел, Элайне отдал.
Глава 169
До таунхауса Майкла она добралась в половине одиннадцатого вечера. Сердце ныло. Сердце ныло странно, непривычно. Собственно, раньше у нее сердце вообще никогда не ныло, потому и непривычно. Раньше она и знать не знала, как «ноет сердце». Теперь вот узнала. Еле шла, плелась. Дорожная сумка казалась такой тяжелой, что Элайна несколько раз хотела ее бросить, но всякий раз жалела. Бросишь, а куда документы положить? Как потом без смены белья существовать? Ну и волокла сумку так же, как свою несчастную жизнь, через силу.
Предчувствий не было, предчувствия она гнала поганой метлой. «Поганая метла» – тоже из детской памяти, из материнской ругани. Что именно делает метлу поганой, мать не объясняла.
Их окна не горели. Майкла или не было дома, или… не было в живых. Элайна нажала на звонок. Подбежал, грозно лая, Аксель. Может, еще все хорошо? Собака же жива! Элайна постояла у двери, потопталась и ушла, оставив Акселя в полной растерянности: вроде как он слышал голос хозяйки, но если это хозяйка, то почему она в дом не заходит?
Элайна сошла со ступенек. Что ей, несчастной, делать? Где ей, несчастной, теперь искать сына? Дорогого мальчишку, рожденного ею в пятнадцать и потерянного – не дай-то бог! – в тридцать четыре… Любимого, единственного. Нет у Элайны, кроме Майкла, ни одного родного существа. Мать умерла, и Митя – младенец-близнец, братик Майкла – умер. И отца Элайна по милости матери ни полразочка не видала, даже на фотографии. Это нечестно! Так нельзя с людьми поступать. Умираешь – умирай, но тайну-то рождения с собой не уноси. Потому что одно дело – не общаться с отцом, совсем другое дело – не иметь ни малейшего понятия, кто он такой. Бедняга Майкл: у него плюс ко всем обидам еще и лицо китайское. Как в зеркало посмотрит, так и вспомнит, что он бастард. Или привык?
Элайна прошла по заснеженному драйвею[30], оставляя длинные глубокие следы. Где машина? В гараже или, дай бог, Майкл на ней уехал? С Клодом, не встретившись. Определить невозможно, потому что снегопад. Вялый, но обильный. Кто-то наверняка радуется этой зимней перхоти, а Элайна ее ненавидит. Элайна ненавидит зиму. И лето. И вообще все.
Динь! Динь-динь! Динь-динь-динь! Она обернулась на звяканье кошачьего колокольчика, сама не зная зачем. На кошку, что ли, посмотреть? А зачем на нее смотреть? Бедная кошка не знающих меры хозяев. По закону кошке достаточно иметь на шее ремешок, и все, считай, что это ее паспорт. Санитары леса из Humane Society (общество защиты животных) в каталажку ее не заберут, не усыпят ее там как бездомную. В Канаде для кошачьего суверенитета ремешка совершенно достаточно, но некоторые к ремешкам еще и колокольчики цепляют. Элайна обернулась на звяканье кошачьего колокольчика… и застыла как в столбняке от едва переносимого счастья!
Глава 170
Над кустами, высоко и даже как-то неспешно, летел в прыжке фигурист… Черный силуэт. Чернее черного неба… И исчез из вида, приземляясь.
Очевидное-невероятное продолжалось мгновение. Или показалось Элайне? На нервной почве еще не такое пригрезится, кокаина не надо. О, как Элайна обрадовалась! Жив ее мальчик… Жив и здоров. На коньках покататься вышел…
Глазам сделалось нестерпимо горячо, до боли. Слезы? Полезла в карман куртки за комком туалетной бумаги, предусмотрительно оторванным впрок еще в полицейской уборной – нос утирать. И кроме мокрого бумажного мячика нащупала в собственном кармане собственный же мобильный телефон. Что натолкнуло на мысль… Достала, включила телефонную видеокамеру. Встала напряженно, словно с револьвером: прицел на макушки кустов. Чуда ей, пожалуйста. На бис!
И он взлетел опять. И снова приземлился внизу за кустами, исчезнув из вида.
Элайна подошла совсем близко к катку, наполовину спрятавшись в кустах. Видно, что она стоит и смотрит, но вряд ли можно разглядеть, что именно у нее в руках. Элайна еще не забыла, какую Майкл, паршивец, учинил ей истерику, когда она снимала его камерой московского профессора. Запретил, паршивец, снимать свое катание, убьет, если узнает! Авось не узнает. Она же осторожненько… Как можно такую красоту, такое чудо не запечатлеть?! Для самой же для себя. Хоть он и паршивец…
Глава 171
Майкл выполнил подряд четыре квадрупла Чайки, а потом по памяти, как по списку, стал катать элемент за элементом, пока не исполнил все, которые требуются олимпийской программой, и не повторил их все еще по разу.
Хореографически элементы не были объединены никак. Единый замысел отсутствовал. Это была россыпь, но жемчуг, не собранный на нитку, не перестает быть жемчугом, не теряет ценности. Майкл словно инвентаризацию проводил.
