Макс взял меня за плечи и секунду разглядывал на расстоянии вытянутой руки – а потом улыбнулся.

– Когда я говорил, что тебе надо приодеться, я не совсем такое себе представлял, – сказал он. – Неужели девушки всегда так одеваются на прослушивания?

– Я что, как-то не так одета?

– Так. Очень даже так. Мне нравится. Просто засомневался: может, ошибся я с выбором сферы деятельности…

Он направился к холодильнику.

– Что пить будешь?

– Сегодня ничего. И говорить я много не буду – голосу надо отдохнуть.

– Тогда нам предстоит увлекательный вечер! Звучит безумно, не находишь?

– Особенности романа с певицей, – сказала я и тут же сама на себя рассердилась: идиотка, зачем ляпнула про роман! – и начала нести всякий вздор: мол, я еще легко ко всему этому отношусь, а некоторые носят с собой портативный парогенератор, не заходят в здания с кондиционированным воздухом и пьют столько воды, что писают каждые тридцать минут. Но он лишь рассмеялся и сказал:

– Ладно, обойдемся без разговоров.

Макс заказал изысканного вида азиатскую еду в каких-то непомерных количествах, а я сняла платье и надела одну из его рубашек. Мы сели смотреть документальный фильм. Макс давно ждал, когда он выйдет на «Нетфликсе». Фильм был о человеке, который построил бревенчатый домик на Аляске и несколько десятков лет прожил там в одиночестве. Он все снимал сам: устанавливал камеру, заходил в кадр и показывал, как он рыбачит и как мастерит кухонную утварь из обрезков древесины. Я не понимала половины из того, что он говорит, но это действовало умиротворяюще – как тогда, когда слушаешь людей, которые говорят на иностранном языке, и просто наслаждаешься мелодикой их речи. Я закрыла глаза.

В дверь позвонили, Макс достал из кармана телефон и поставил фильм на паузу.

– Держи, – сказал он, протягивая мне телефон. – Включи что-нибудь другое.

– Ты же вроде хотел этот фильм посмотреть?

Он поднялся с дивана.

– Ты засыпаешь на ходу, – сказал он. – Это портит мне все удовольствие.

– Честно говоря, я бы лучше его досмотрела, чем делать выбор, за который ты меня, вполне вероятно, осудишь.

– Я так и подумал. Вот поэтому и выбирай сама.

Он взял со стола бумажник, чтобы дать курьеру чаевые, и направился к двери. Я стала листать стартовую страницу «Нетфликса». Было слышно, как они обмениваются любезностями, потом Макс принес и расставил на журнальном столике контейнеры с едой и пару тарелок, положил ложки. Сказал: «Угощайся» – и пошел на кухню налить себе еще виски.

Я между тем добралась до истории просмотров. Последним он смотрел мультик «Вверх».

– Ты не перестаешь меня удивлять, – сказала я, когда он плюхнулся рядом со мной.

– Что такое?

На одно мгновение – может быть, я все придумала, – но на мгновение мне показалось, что Макс рассердился. Он вырвал телефон у меня из рук и взглянул на экран.

– Вот уж не думала, что ты смотришь мультики…

Он смутился, но потом улыбнулся.

– А, – сказал он. – Это мой племянник. Сын брата. Они приезжали в выходные.

– Не знала, что у тебя есть племянник.

– Есть. Даже двое.

Я попыталась встроить его в новый сценарий. Макс – любимый дядя, таскает мальчишек на плечах или гоняет с ними мяч в саду. Представить это было нетрудно – только вот два мальчика, которых я вообразила, были уж больно похожи на него.

– А у тебя дети есть? – спросила я самым будничным тоном.

– Нет, – ответил он, но так быстро, что я сразу решила: врет. А через секунду он засмеялся и сказал: – Наверное, если бы они были, я бы иногда упоминал о них?

И я велела себе не сходить с ума.

– Какие они, твои племянники? Ты их любишь?

– Люблю ли я их? – повторил он. – Что за странный вопрос? Конечно, люблю.

– Ну, дети ведь разные, как и любые другие люди, правда же? – проговорила я. – Одних любишь, а других терпеть не можешь.

– По-моему, тех, с которыми ты в родстве, обычно все-таки любишь.

– Правда? Я бы так не сказала.

– Нарциссизм единственного ребенка в действии. К тому же «Вверх» не такой уж и детский мультик. Меня он тронул до глубины души.

– Прямо до глубины души?

– Именно так. Я через десять минут уже плакал. Наверное, как и все. Ну, знаешь, этот кусочек, где вкратце показана жизнь героев – с детства и до смерти жены старика.

– Серьезно?

– Неужели в это так трудно поверить?

– Что из тебя выжимает слезу рисованный мультик? Трудновато.

– Вообще-то это анимация, – сказал он. – Но в любом случае это не имеет значения, потому что она очень точна психологически. Вот эта мысль, что люди тратят жизнь, преследуя грандиозные, честолюбивые цели. И только когда становится слишком поздно, понимают, что все это время были счастливы простым житейским счастьем.

– Ну да, наверное, – отозвалась я. – Если ты можешь быть счастлив, оставаясь посредственностью.

Макс отпил виски и поставил бокал на стол, нагнулся ко мне, взял мое лицо в ладони и поцеловал. Губы у него были холодные и отдавали дымом и цитрусом, и вдруг горло мне обожгла струйка жидкости – едкая, сорокаградусная. Он смеялся мне в рот, и я изо всех сил старалась не глотать, но он прижимался своими губами к моим, и сглотнуть мне все-таки пришлось – иначе я бы задохнулась. Я попыталась отпихнуть его, но он навалился сверху, вдавив мой позвоночник в диван, крепко держа меня за плечи, и вдруг я поняла, что не могу дышать, не могу говорить, стала толкаться, пихаться, пыталась крикнуть и молотила руками, и тут он вскочил, прижав ладонь к щеке, и я поняла, что ударила его.

Очень тихо он проговорил:

– Что, черт возьми, на тебя нашло?

Он убрал руку – щека была в крови. Я растерялась. Мне казалось, что он на моих глазах провернул какой-то поразительно реалистичный фокус – откуда крови-то взяться? Но потом я перевела взгляд на собственные руки и увидела колечко. Бижутерия, конечно. С острым уголком. Я подняла глаза на Макса и прочитала на его лице чистую, лютую ярость – он меня ненавидел. И это так меня потрясло, что я засмеялась.

– Ты считаешь, это смешно? – проговорил он. – Ты вообще в себе? Рехнулась, что ли?

– Я рехнулась? Я рехнулась?! Ты сделал мне больно!

– Ты меня ударила, – отчеканил он. Голос его, по-прежнему спокойный, напоминал тонкое, острое стальное лезвие. – Ты правда думаешь, что это нормально?

– Ты сделал мне больно! – повторила я – в тишине его квартиры это прозвучало как истерический выкрик.

– Каким образом я сделал тебе больно, Анна?