В первый раз мы затеяли эту игру в ресторане пару месяцев назад – угадай человека. Я тогда приметила девицу, на вид совсем юную, которая сидела за столиком с мужчиной средних лет. Они держались за руки.

– Родственник или любовник? – спросила я у Макса.

– Родственник. Наверняка.

– А вот я не уверена. Разве с папой так за ручки держатся?

С тех пор мы придумали множество классификаций. Обдолбанный или зожник. Беременная или толстуха. Европеец или танцор диско.

– Ничего себе задачка! – сказала я. – А ты видел, он это пиво пил?

– Нет. Но если не пил, зачем банку открыл?

– Всю ночь зажигал на вечеринке со спортивным дресс-кодом? – предположила я. – Понял, что опаздывает на работу? И поспешил в офис, а заодно и недопитое прихватил?

– Надо обсудить поподробнее. Приходи ко мне вечером.

– Сегодня не могу.

– Почему это?

– У меня прослушивание.

– Важное?

– Ну да.

Прослушивание было в небольшой, но известной компании. Роль хорошая, однако за нее исполнитель должен был заплатить взнос – эта бизнес-модель была жизнеспособна, так как всегда находилось достаточно начинающих, которым позарез нужен опыт. Артисты репетировали полный день, так что совмещать с работой не вариант, да еще изволь оплатить постановочные расходы. Немаленькая сумма. Но об этом я ему говорить не собиралась.

– Во сколько? – спросил он. – Приходи после.

– Да это утром. Просто мне нужно хорошенько выспаться.

– Утром в твоем понимании – или утром как его понимают все остальные?

– Не помню точного времени, – сказала я, покривив душой. Прослушивание было в два часа дня.

Из аудитории вышла Софи, и Анджела стояла в дверях, поджидая меня.

– Мне пора, – сказала я. – У меня занятие.

– Ну, если передумаешь, звони.

– Хорошо.

Я отключилась и сказала Анджеле:

– Извините, здравствуйте.

– У тебя все в порядке? – спросила она, когда мы вошли в аудиторию.

– Да, все нормально. Просто я сегодня злая.

В обеденный перерыв я угодила в переделку в Барбиканской библиотеке. Меня поймали за ксерокопированием партитуры, отчитали за нарушение авторских прав и отобрали сделанные копии.

– Но ведь все так делают! – горячилась я теперь. – Композитор-то уже умер! И кто, черт побери, станет выкидывать кучу денег на партитуру, когда нужно выучить всего одну роль? Ну, может, кто-нибудь и станет, но…

Тут до меня дошло, что Анджела смотрит на меня не очень дружелюбно.

– Что такое? – спросила я.

– Мне только что звонили насчет тебя.

– Насчет меня? Кто?

– Александр. Он позвонил пожаловаться, что ты пропустила два его занятия подряд, даже не предупредив. На одном из них ты должна была петь. По его словам, он собирался порекомендовать тебя в одну постановку, но теперь, конечно, никуда рекомендовать не будет. И вообще работать с тобой не желает. Он уже готов был бежать жаловаться Марике – да ладно, Анна, не делай удивленное лицо, ты уже должна была понять, какой он обидчивый! Я с трудом его отговорила. Заверила, что у тебя наверняка есть серьезная причина. Надеюсь, она есть?

– Она… да, – пробормотала я. – Есть, конечно.

Два занятия у Александра перенесли на вечер, и сообщили нам об этом поздно. В первый раз я уже договорилась с Максом и не хотела в последнюю минуту все отменять. В другой раз это был единственный его свободный вечер на неделе. Я решила: это всего-навсего занятие, не репетиция или что-то такое, ничего страшного. Напрочь забыла, что как раз подошла моя очередь петь.

– Я работала, – сказала я.

– Работала? Где работала?

– В отеле.

– Ты же вроде оттуда ушла?

– Ну как бы да. Ушла. Но тут такое дело… В общем, я в этом месяце сильно потратилась, поэтому… Кхм… Пришлось взять несколько смен. Мне ужасно неловко. Занятия перенесли в последний момент, я запуталась, на какой неделе пою, и забыла его предупредить, и… Словом, это больше не повторится.

– Сходи к нему, извинись, – посоветовала Анджела. – А то он всерьез разобиделся. Нельзя так рисковать репутацией, Анна! Не говоря уж о том, что, если до Марики дойдет, что ты не пела, когда должна была, она может тебя в конце года не аттестовать. Да ты и без меня все это знаешь. Ладно, не будем больше тратить время, давай за работу.

Мы стали разбирать арию Церлины для прослушивания. Анджела придиралась ко мне больше, чем обычно, останавливала после каждой ноты и даже прикрикнула, когда я, не в силах выполнить то, что она требует, неуверенно захихикала.

– Мы вроде от этой привычки избавились? – прорычала она. – Еще не хватало к этому возвращаться!

Я поняла, насколько она рассержена.

К концу занятия я чувствовала себя так, будто меня вывернули наизнанку.

Анджела сказала:

– Голосу надо отдохнуть. Когда это твое прослушивание, завтра? У тебя какие-нибудь дела сейчас есть? Вот и хорошо. Иди домой, расслабься. Побольше воды, побольше сна.

Начинало смеркаться. Анджела никогда раньше меня не ругала, и мне вдруг стало невыносимо тоскливо от мысли, что сейчас придется в одиночестве тащиться домой. Сначала набитый автобус, который от метро круто сворачивает в другую жизнь – прочь от большой улицы, мимо «Макавто» и салонов красоты, которые, по-моему, никогда не работают; а потом еще долго-долго пешком по бесконечным улицам спального района, среди серого однообразия террас, отделанных мелкими камешками. Дома наверняка не будет горячей воды, так что я даже душ не смогу принять. Мои соседки не ходили на работу в общепринятом смысле слова и целыми днями торчали дома, неспешно принимая ванны. Сэш недавно познакомилась с ребятами, которые на складе по соседству организовали гончарную артель, и вечером они собирались зайти. Будут сидеть в гостиной, громыхать бог знает чем до пяти утра, потягивать колу через специальные металлические трубочки, которые предпочитает Сэш – она ведь борется за экологию, а пластик загрязняет океаны. Кастрюлю еды, которую я приготовила на неделю, наверняка уже прикончили – а нам не разрешается заявлять права собственности на возобновляемые ресурсы. Еще одно правило нашей коммуны. «В итоге то на то и получается», – говорила Мил, когда посылала тебя в магазин за дорогущим кондиционером «Органикс» или доедала остатки твоего супа.

Я отправила Максу сообщение, написала, что приду, только, если можно, утром после его ухода останусь поспать. Он ответил: «Конечно, договорились».

* * *

– Я так понял, ты не горишь желанием куда-то сегодня идти? – спросил Макс, когда я сняла пальто.

– Не горю.

– Тогда к чему такой наряд?

– Это для прослушивания, – ответила я. – Чтобы утром не возвращаться домой.

Я собиралась пробоваться на роль Церлины, одной из моцартовских кокеток, поэтому позаимствовала платье у Лори и надела туфли на каблуках. Один из способов с порога дать понять жюри,