свидание, боялся, что она не придёт. Не сумев встретить её, он решил: незачем полагаться на случай, нечего стыдиться. За счастье надо биться в открытую. Пусть все знают: он любит, разве есть в этом позор? И Юрий решительно направился в хоромы, где расположились сестра с Феодосией.

Его встретили, как всегда, радостно. Подруги сидели у окна, Анна продолжала вышивать, Феодосия сидела рядом с книгой. Юрий пристроился на стуле напротив, внимательно оглядел тут же смутившуюся княжну. Анна, не привыкшая ничего скрывать от брата и не видя никакого секрета в только что состоявшемся разговоре с золовкой, тут же поделилась с ним своими переживаниями:

— Вот, погляди, княжна собралась в монастырь!

Юрий похолодел. Он посмотрел на Феодосию, потом на сестру и понял, что они не шутят.

— Но почему?

— Это уж пусть она сама скажет!

— Я как раз и хотел поговорить с ней. Можно, сестра?

— Да что же ты спрашиваешь? — Анна сразу догадалась, чего хочет от неё брат. — Я пойду прикажу подавать обед, да детей проведаю. А ты попытайся, уговори её, мне не по душе то, что она задумала. — Анна отложила шитьё и вышла из гостиной.

Они остались наедине, он открыто любовался княжной, она же избегала его взгляда, её смущал предстоящий разговор и то, что они остались наедине.

— Ты так и не ответила мне, почему не хочешь стать моей женой, — начал он. — Я по-прежнему жду ответа. Неужто в монастырь лучше, чем за меня?

Она молчала, всё не решаясь поднять глаза от своих рук, которые, сцепив, держала на раскрытой книге, он же, не дождавшись ответа, продолжил:

— Я мог бы уже послать сватов в Рязань, к твоему брату. Только, сама понимаешь, без твоего согласия это невозможно. Но если ты не против...

— Нет-нет, — повторила сказанное уже ему прежде Феодосия и подняла на него свои яркие небесные глаза. Словно само счастье заглянуло ему в душу — полное, истинное, бесконечное.

«Боже мой, — подумал он, — какой было бы радостью видеть её каждый день, жить под ласковым светом этих глаз, отогреваться от злобы людской...»

— Ну почему, ответь мне, объясни! Впервые слышу от тебя о монастыре. Почему ты прежде ничего не говорила о своих намерениях? Что толкает тебя к такому шагу?

— Нет ничего постоянного в нашей жизни. Хотя о монастыре я давно думаю.

— Не верю, не может быть. Открой мне настоящую причину, иначе я не смогу жить спокойно. Почему ты отвергаешь меня?

Феодосия вновь глянула на него своими чистыми небесными глазами и тихо ответила:

— Я люблю человека, который не может быть более со мной.

— Брата?

Она настороженно глянула на него и лишь слегка кивнула утвердительно головой.

Но он не верил, что всё потеряно. Ему казалось, что можно ещё что-то изменить, остановить, что она может передумать, полюбить его. Истинная любовь великодушна и оптимистична.

— Да это же у тебя детское увлечение, это всё пройдёт, изменится. Мы будем вместе, и я уверен — ты забудешь всё, ты полюбишь меня, я правду сказал, я всё для этого сделаю!

— Не могу я, — почти простонала она, измученная прошедшей ночью и своими страданиями. — Грешна я перед Богом, перед тобой, перед всеми. Оттого место моё в обители, лишь там смогу я грехи свои замолить. Не смогу я, пойми, всё снова начинать... Да и сам ты не простишь меня, когда всё поймёшь...

Новая непривычная боль сжала его горло, грудь. Он не знал, что ответить на такой честный, откровенный довод. Он не мог сказать, что ему безразлично её предыдущее состояние, то, что она принадлежала другому, его брату. Он не мог поручиться, что и впредь не станет думать о том.

— Но я верю, что мы могли бы быть счастливы! — повторял князь, убеждая уже не только её, но и себя. Удар, нанесённый ему только что, был чувствительным.

— Наверное, может быть, — подтвердила она. — Но если бы раньше! Если бы раньше! Может, всё было бы по-иному... Теперь поздно. Теперь мне одна дорога... не сердись на меня, — подняла она свои ласковые глаза на Юрия. — Я люблю тебя как брата, и буду любить. Но теперь я хочу быстрее уйти от мира. Я сегодня же к владыке пойду, скажу ему всё, я уже решила, что сказать ему. Я, наверное, даже в Рязань не поеду, тут же в Москве и останусь в послушницах. Там у меня будет достаточно времени подумать, как быть дальше.

Он поднялся, нерешительно приблизился к ней, поднял за плечи со стула — она не сопротивлялась, покорно замерев перед ним. Он погладил её волосы, словно прикасаясь к священному сосуду. Впервые оказались они столь близко. Она подняла к нему головку:

— Прости меня, Юрий, если нечаянно огорчила тебя. Нет в том моей вины. Я готова жизнь за тебя отдать, но не могу я женой твоей сделаться. Ну как потом мы великому князю в глаза глядеть будем?

Лёгок на помине, в этот момент на пороге, в проёме приоткрытой в гостиную двери появился сам Иоанн. Издали увидев Феодосию с братом, стоящих рядом в позе влюблённых, он замер в растерянности, не зная, как поступить дальше: войти к ним и показать, что видел их вместе, или ретироваться. Но сердце его заколотилось, и все вчерашние злые мысли по отношению к Юрию, и ревность — всё разом заговорило в нём. Но ни княжна, ни Юрий не замечали его появления, занятые лишь друг другом.

— Мы можем не приезжать более сюда, в Москву, никто нас не принудит, — грустно и уже не веря сам своим словам, планировал он.

— Не сможешь ты всегда в своём Дмитрове сидеть, да и ненормально это, чтобы родных избегать, — отвечала тихо она, кротко глядя ему в глаза. — Вот видишь, всё, всё против того, чтобы быть нам вместе...

Он ещё раз осторожно погладил её волосы, а потом, решившись, схватил её голову руками, притянул к себе и поцеловал в губы. Этот поцелуй походил на прощальный, и она, понимая это, не отталкивала его, тоже прощаясь со всем мирским, со страстями, с грехом. Но он, видя, что она не протестует, что ей не противно, поцеловал её вновь и на этот раз крепко, страстно, упиваясь наслаждением. Волна страсти захлестнула их обоих, и она отпрянула от