— Я всю прошлую ночь ждала тебя, — зашептала она, после того как он освободил её губы. — Я знаю, что ты ждёшь свою гречанку, новую жену, но я не собираюсь ни в чём упрекать тебя. Я была счастлива с тобой, я знаю, что такое любовь, мне было хорошо, мне не за что винить судьбу, я сама во всём виновата, — повторяла она словно в бреду, помогая ему раздеваться и прижимаясь к его телу, словно желая слиться с ним. — Я и эту ночь ждала тебя, умоляя Господа, чтобы прислал тебя хотя бы в последний раз, и Он смилостивился! Спасибо тебе, Господи! Я ведь совсем недавно, только что задремала, я так боялась больше не встретиться с тобой — вот так близко, рядом...

Он слушал её лёгкий возбуждающий шёпот и радовался, что пришёл, что они снова рядом. Тело его спешило получить своё, и он не мешал ему, прочувствовав всё, о чём мечтал в этот вечер. Но и испытав огромное блаженство, он не насытился, продолжая парить в волнах хмеля и страсти.

В этот момент она приподнялась и приблизила к нему свои глаза:

— Ты знаешь, я решила, я уйду в монастырь!

— Что ты говоришь? — изумился он, нехотя возвращаясь к действительности. — Что тебе там делать? Ты же не создана для отшельнической жизни!

— А для чего же я создана? Скажи мне! Замуж — моё время уже уходит, можно сказать — ушло. Да и не могу я, грешница, за другого теперь выйти, и не хочу, я же тебя люблю!

— И я тебя люблю — но я же женюсь!

— Ты, наверное, по-другому устроен, вам, мужчинам, не совестно разных женщин любить, а я не смогу. А если я и выйду — меня же всю жизнь попрекать муж будет, что нечестная, да если и не скажет ничего, думать об этом будет. Как я в глаза глядеть ему стану? Нет, нет. Я уж в монастырь. Господь милосерден, я отмолю у него свой грех, он простит меня. Я и за тебя стану молиться... Всё-всё, я больше не стану огорчать тебя, я буду лишь целовать...

И он снова прижимал её к себе, испытывая то страсть, то успокоение. А сознание того, что она уйдёт в монастырь, что не будет принадлежать никому другому, даже наполняло его душу удовлетворением. Это самый лучший выход для всех. Пусть в монастырь. Он, если захочет, и оттуда её достанет. Это гораздо лучше, чем отдать её за другого, он знал, что ему будет мучительно представлять, что она с кем-то другим вот так же, как с ним...

Лишь начало светлеть небо, он поднялся — пора было уходить. Иоанн собирался с утра пораньше лично проводить посольство с небольшим обозом навстречу будущей жене. Он простился с княжной у порога гостиной, где жила она, не зная, увидятся ли они ещё, не спрашивая и не обещая ничего.

Днём, позавтракав, Феодосия зашла к Анне в гостиную. Та сидела одна и вышивала пелену, её старший сын с няньками гулял в дворцовом саду. Феодосия сообщила о своём окончательном решении уйти в монастырь. Анна была против, она любила золовку как родную сестру.

— Зачем тебе это? Зачем? — в который раз восклицала она. — Не хочешь замуж — никто тебя не гонит, живи с нами, разве тебе плохо?

— Плохо, Анна. Тебе меня не понять. У тебя муж, дети, а у меня никого теперь нет. И надежды нет. Да, конечно, есть вы, спасибо вам. Но этого, Анна, недостаточно, чтобы быть счастливой. А там, в монастыре, я буду жить с равными мне, с нами будет Господь, я буду молиться ему, общаться с ним — мне будет легче.

— Да кто ж тебе дома молиться не даёт? У тебя же в Рязани своя молельня есть? Хочешь, специально для тебя храм небольшой на дворе поставим, я думаю, великий князь согласится!

— Ах Анна, всё равно там я останусь одна. А в монастыре мне будет легче вместе с сёстрами и с Богом. Я завтра же уйду, я не могу больше тут оставаться. Соберусь, покаюсь перед духовником и отправлюсь.

— Да куда же? В какой монастырь?

— Я ещё не решила. Да я, пожалуй, и не скажу никому в какой. Могу умереть для всех, для всего мирского. Потом, когда отойду, успокоюсь, очерствею — явлюсь к вам. А пока — я так хочу.

— Ты не в себе, Феодосия. Ты бы успокоилась прежде, а потом решение принимала.

— Я давно пытаюсь это сделать, да только хуже становится. А нынче и совсем положение моё отчаянное. Да ты ведь и сама понимаешь!

В этот самый момент дверь отворилась, и в гостиную, где беседовали Анна с Феодосией, вошёл князь Юрий Васильевич.

Второй день ходил он вокруг да около хором, где жила Феодосия, возле дворцовых соборов и домовых церквей, мечтая увидеть её. Конечно, он догадывался, он знал, что она неравнодушна к старшему брату. И потому прежде, когда Иоанн был свободен и мог жениться на ней, Юрий хоть и страдал безнадёжно и глубоко, но старательно прятал свои чувства, боясь помешать либо быть отвергнутым, осмеянным. Он, храбрый и решительный, а в бою и жестокий, здесь, на любовном фронте, становился боязливым и ранимым. Когда случилось то нечаянное матушкино сватовство перед походом, и княжна отвергла его, он не отчаялся, ибо сделала она это столь мягко и тактично, так ласково, что он не только не потерял надежду, а, напротив, воспрянул духом. Теперь же, когда брат был снова женат, когда ждал свою новую супругу, и Феодосия становилась полностью свободной, Юрий вовсе не видел преград к их союзу. Да, его посещала злая, колючая мысль, что у брата и княжны могли быть какие-то более серьёзные отношения, чем влюблённость, симпатия, но он гнал её подальше, подавляя свою ревность, и в конце концов говорил себе, что это не самое главное, ведь женятся люди на вдовах. Да и сам он давно не мальчик и не так чист, чтобы винить кого-то другого в грехе.

Юрий был уверен: они с Феодосией созданы друг для друга, и она после свадьбы поймёт это. Он хотел объясниться с княжной без свидетелей, но не решался послать ей со слугой записку и пригласить на