Шрифт:
Закладка:
Он получал явное удовольствие от созерцания портрета, воображение разогревало его, любопытство и желание всё сильнее бродили в крови. «Хороша, ничего не скажешь», — говорил он ей мысленно.
Но царевна пока где-то далеко, а славная, нежная, родная Феодосия здесь, рядом, и наверняка ждёт его. Захотелось повидать её, но он усилием воли попытался прервать разгулявшиеся было желания. Зачем морочить девушке голову? Дело решённое. Да и перед будущей своей женой надо быть чистым, он ведь теперь в каком-то смысле женатый человек! Надо готовить себя к встрече с ней, коли хочешь полюбить, быть с ней счастливым. К тому же Иоанн чувствовал огромную усталость. С рассвета — большой переход верхом на коне, потом — встреча, торжества, молебен, приём гонцов, разговоры, бумаги. Завтра — большой пир в честь удачного завершения похода. А потому теперь же — спать! И никаких мыслей, никакого греха. Он должен ждать свою жену, готовить душу к иным чувствам, коли хочет быть счастлив.
Торжественный пир, на который были приглашены все участвовавшие в походе воеводы, затянулся до позднего вечера. В опочивальню свою Иоанн, вопреки обычаю, явился изрядно захмелевшим. Он редко бывал пьян — считал это состояние для мужчины слабостью, ибо видел, сколь смешны и глупы становятся утратившие трезвость люди. Оттого предпочитал видеть опьяневшими некоторых своих подданных, для чего поддерживал старый обычай, обязывавший любого гостя выпить посланный ему великим князем в дар огромный кубок с креплёным мёдом или вином. Сам же он чаще лишь делал вид, что пьёт, приучив чашника наливать в его собственный серебряный кубок вина совсем понемногу. Однако нынешний пир затянулся, настроение у Иоанна и гостей было замечательное, он много шутил, подпоил нескольких князей — пришлось пожертвовать дорогими кубками, зато повеселились на славу.
Однако несколько лишних тостов и несколько лишних же глотков вина сделали своё дело: голова его кружилась, тело казалось лёгким и плывущим в собственной постели, хотелось продлить это хмельное состояние, хотелось радости и... того, что он долго уже не мог себе позволить в походе да и дома.
Он одёрнул было себя, сказав, что пора уже остепениться, что он теперь снова женатый человек, и с Феодосией всё у него кончено, что он сам выбрал себе судьбу и дорогу. Но там, слева, в углу комнаты при свете маленькой лампады и луны вырисовывалась давно уже не отворявшаяся дверь в терем покойной княгини, где — он точно знал — спала теперь Феодосия. Да, конечно, возврата к прошлому нет, скоро там будет жить новая его жена со своим двором, и он очень хочет, чтобы они были счастливы. Сегодня он уже видел приготовленные для неё возок и наряды, новые украшения... Да, сегодня он много ходил по дворцу, в храмы, приказы, на хозяйственный двор и в мастерские. Но отчего он нигде не встретил Феодосии?
Мысли его путались, только теперь он отчётливо осознал, что весь день хотел повидать её, но так и не встретил. А что если она больше не захочет принадлежать ему? Что если дверь её комнаты заперта, и она не пустит его к себе? Эта мысль озадачила Иоанна. Конечно, у него есть ещё несколько дней, чтобы обдумать всё, чтобы решиться, матушка в Ростове задерживалась из-за недомогания, и сестра осталась ждать её прибытия. Но что думать о будущем, когда он именно теперь, немедленно, хочет видеть свою Феодосию? Бог с ней, с гречанкой, до её приезда ещё уйма времени, он успеет подготовиться и замолить свой грех перед Господом, а теперь ему невмоготу более терпеть, теперь-то он, крепкий, здоровый мужик, один, а он не хочет быть один...
«А что если она снова будет плакать и жаловаться? — пытался он ещё удержать себя, — и я вынужден буду оправдываться, обещать что-то, сеять надежду. Хотя какая уж теперь надежда?! Она же знает, наверняка знает, что я женат. И, возможно, уже решила, как быть ей дальше. А я и не знаю этого! Может, она и замуж уже собралась? А вдруг за Юрия?» — Эта мысль более всего озадачила охмелевшего Иоанна. Да-да, она оттого и не появляется ему нигде на глаза, что не желает видеть его! Ревность колыхнулась в нём с небывалой силой.
Этот довод оказался решающим, и великий князь, подгоняемый выпитым за вечер хмельным, накинув лишь домашний кафтан, двинулся в терем великой княгини.
Дверь в комнаты, где жила Феодосия, была не заперта изнутри, и он, не стучась, открыл её. Ночь стояла светлой и тёплой, какими бывают порой ночи на исходе лета, когда хорошо прогретая земля дышит ароматами трав, когда в приоткрытые окна вливается запах спелых яблок, и в них же заглядывают яркие звёзды.
Он прекрасно ориентировался в знакомых с юности стенах, где была известна каждая доска, каждый скрип. К тому же глаза быстро привыкли к полутьме, он хорошо видел всё вокруг. Медленно прошёл в опочивальню, тихо приблизился к её кровати. Промелькнула ревнивая мысль: «Вдруг она не одна?» Но он тут же отверг её, как нечто невозможное.
Она спала под тонким прозрачным пологом, закрывавшим кровать от мух и комаров. Сквозь него при свете луны в открытые окна было хорошо видно всё её лицо, контуры тела под лёгким покрывалом. Коса её была распущена, волосы светлыми волнами раскинулись на подушке. Она показалась ему по-прежнему юной, светлой и чистой. Иоанн впервые видел её спящей и чужой, дыхание её было ровным, спокойным, она выглядела такой хрупкой и беззащитной, что у него вновь защемило сердце. Неужели он видит её в последний раз? Неужели они должны расстаться? Но почему? Ведь в конце концов можно будет и потом встретиться! И после женитьбы! Эта мысль понравилась ему. Действительно, почему бы ей не остаться его любовницей? Впрочем, зачем загадывать, дальше видно будет.
Он с трудом сдерживал себя, чтобы не кинуться к ней, не прижаться к её хрупкому телу. Два чувства — нежности и страсти соперничали меж собой. Сдерживало и сомнение: что если она прогонит его? Вот ведь не ждала, не чувствовала его появления, спит!
Он тихо забрался под полог, опустился на колени перед кроватью, приблизился к
