После татарского нашествия на Алексин, по пути из Коломны домой, Иоанн вспомнил о своих заказах, ему захотелось побыстрее поглядеть, как они выполняются, особенно заботил его возок, проект которого он разрабатывал лично. Перед началом похода к Алексину мастера только ещё начинали монтировать отдельные части его, ждали, когда специалисты по металлу завершат узорчатые рамы, накладки, уголки и прочую мишуру. Не помешала ли тревога работам?

23 августа великий князь со своей свитой, с воеводами и боярами въехал в Москву. Рядом с ним верхом на коне красовался и его брат, князь Юрий Дмитровский, два других брата, участники похода, вернулись со своими дружинами сразу же к себе в уделы. Особых торжеств не было, тем не менее народ прекрасно понимал, что прояви русские воины меньше мужества и отваги, задержись со сборами на несколько дней, — всё могло бы обернуться иначе. Неизвестно, чем кончилось бы дело, успей татары переправиться через защитницу-Оку...

Особо приветствовал народ князя Юрия Васильевича Дмитровского. Слухи средь людей распространяются порой со скоростью ветра, а молва приписывала именно ему главную заслугу в остановке и обращении в бегство Ахмат-хана. Как кричали у реки Оки татары, завидев брата великокняжеского, так и теперь, встречая воевод-спасителей, народ кричал: «Юрий! Юрий! Да здравствует князь Юрий!

Все знали, что сам великий князь и не приближался к врагу, потому он не получил даже и своей, по праву причитающейся ему за организацию отпора, доли внимания народного. Это задело самолюбие Иоанна. Мало того, он почувствовал реальную опасность, исходящую от брата, чей авторитет стремительно рос среди русичей, особенно после двух подряд походов на татар — казанского и нынешнего, к Алексину, удача которых приписывалась одному лишь князю Юрию Дмитровскому. И, напротив, всё зло, вся жестокость, проявленная по отношению к единоверцам-новгородцам, относилась на счёт великого князя.

Словом, Иоанн впервые наглядно увидел, как народ отдаёт своё предпочтение и свои симпатии его брату Юрию, приветствуя его повсюду, провожая восхищенными взглядами даже тогда, когда он находился рядом с самим государем. И это становилось опасным, это подвергало угрозе не только возможность передачи власти великокняжеской сыну, но и его собственную власть. Иоанн искренне любил Юрия и видел, что пока ему не в чем упрекнуть брата, он ничего не замышляет противозаконного. Хотя тут же вспомнилось, что Юрий поддержал Андрея Горяя и Бориса, недовольных дележом новгородских трофеев, он же вполне может поддержать их и в любом другом заговоре. И даже если князь Дмитровский сам не захочет восстать против старшего, младшие смогут убедить его, переманить на свою сторону, и тогда, учитывая его авторитет в народе, над Русью вновь нависнет опасность междоусобицы. Тогда прощайте все Иоанновы планы укрепления могущества государственного. И ещё... ещё Юрий покушался на любовь Феодосии, и кто знает, чем это может кончиться!

Иоанн нет-нет да поглядывал на Юрия, напряжённо думая, как ему быть дальше, что делать. Брат же, довольный завершённым походом, был беззаботен и рад всеобщему вниманию, он даже начал подумывать о том, что, возможно, частичка этой всеобщей симпатии к нему передастся и Феодосии, он знал, что она должна быть здесь, в Москве, и вновь надеялся поговорить с ней, склонить к согласию на брак с ним. Добрые предчувствия не покидали его.

Помолившись в храмах и поблагодарив за победу Господа и его Мать, народ, укрывавшийся в Москве от опасности, начал разъезжаться по родным местам.

Действительно, и великая княгиня Рязанская Анна, её дети и Феодосия — все находились в Москве. Их прислал сюда великий князь Рязанский Василий. Напуганный приближением ордынцев, он отправил свою семью подальше от опасности. Из Москвы Анна собиралась двигаться дальше на север, следом за матушкой, да пришло известие, что татары отбиты и бежали восвояси. И Анна засобиралась домой, ждали лишь возвращения из Ростова Марии Ярославны.

Встретило Иоанна и ещё одно известие, о котором уже судачил весь двор. Гонец, прибывший из самого Рима, доносил, что ожидаемое событие свершилось, предварительный брак заключён, и его невеста-жена, византийская царевна Софья Фоминична, уже выехала из Рима в Москву. Бракосочетание состоялось в кафедральном храме Святого Петра, за жениха, как и предполагалось, стоял Иоаннов посол Джьан Баттиста делла Вольпе, короче, Ивашка Фрязин. Венчал новобрачных сам кардинал Виссарион.

Отстояв литургию в честь удачного завершения похода против Ахмат-хана и назначив на другой день торжественный пир в честь победы, Иоанн первым делом призвал к себе гонца от фрязина. Тот подробно доложил о том, что знал и что ему было поручено рассказать.

Московское посольство благополучно добралось до Рима и 2 мая было принято тайным папским советом, на котором и вручило папе Сиксту IV великокняжескую грамоту с золотой печатью и дар — шестьдесят соболей. На торжественном приёме присутствовали послы неаполитанский, венецианский, медиоланский, флорентийский и феррарский. Гонец не знал подробностей переговоров, ибо не присутствовал на приёме, но, поколебавшись, доложил, что речи там шли не только о браке, но и об объединении католической и православной Церквей, о совместном походе на турок. Потом, пока собиралась невеста, состоялись ещё одни длительные переговоры русской делегации с кардиналом Виссарионом. И речь будто бы шла о том же. Иоанн подивился сообщению, но подробностей расспрашивать не стал — дождётся самих участников, от них и узнает.

Ещё гонец сообщил, что невеста его собиралась очень быстро: 1 июня состоялось обручение, а уже 24 июня царевна в сопровождении родного брата Андрея, своих приближённых, слуг и длинного поезда, насчитывающего более ста возов, телег и кибиток, выехала из Рима и направилась в сторону Любека. Папа приказал по всему пути охранять её и принимать с почётом. О дальнейшем продвижении Софьи гонец не знал, ибо поспешил в Москву.

— Вот уж воистину, без меня меня женили, — пошутил Иоанн и отпустил гонца.

Следующего вестника Фрязин должен был отправить из Колывани-Ревеля после того, как вся свита благополучно переправится через море. По подсчётам великого князя, там она должна появиться не ранее сентября. Что ж, времени было достаточно для того, чтобы приготовиться к встрече и к свадьбе.

Завершив дела и оставшись в кабинете без посторонних, Иоанн достал царевнин портрет и положил перед собой. «Вот и свершилось, — сказал он ей, — теперь ты моя. Чем-то ты мне удружишь? Сможем ли поладить?»

Он потрогал пальцем её груди, торчащие из выреза платья, и воображение мигом пробудило в нём вполне определённые желания. Ему