Во время службы в храме Феодосия думала о предстоящем свидании с Юрием, игуменья разрешила ей встретиться с ним на монастырском дворе. Вспоминала их единственный поцелуй, который до сих пор приводил её в смущение. Однако его объяснение в любви и тот поцелуй казались ей теперь бальзамом для её изболевшейся души. Было приятно сознавать, что есть на земле достойный, прекрасный человек, которому она по-настоящему нужна, который мог бы жениться на ней. И эта мысль грела её душу, как маленький огонёк свечи во тьме.

Вечером Феодосия пошла к воротам. Они были ещё отперты, и князь Юрий Васильевич уже стоял рядом с ними на территории монастырского двора. На город медленно опускался вечер. Небо ещё было голубым, но тут, в тени высокой прочной деревянной стены, к которой он прислонился, уже царил сероватый сумрак. Феодосия, почти не глядя на него, дала знак идти следом за ней, и они медленно двинулись вдоль стены в сторону монастырского сада. Остановились возле невысокого забора, за которым росли яблони. Встретившаяся им пожилая монахиня с любопытством взглянула на знаменитого великокняжеского брата в красивом ярком облачении, но тут же удалилась по своим делам. Они остались одни. Не говоря ничего, поглядели друг на друга, узнавая и нет. Ей казалось, что лицо его осунулось и потемнело, улыбка, которая вспыхивала прежде по каждому подходящему случаю, теперь с трудом выдавливалась. Он тоже видел её впервые в чёрном одеянии и не мог понять, подходит это ей или нет. Показалось, что она стала другой — строже, серьёзнее, печальней. Они жалели друг друга, но это не приносило облегчения ни одному из них.

— Феодосия, — молвил он, наконец, совсем тихо. — Я решил ещё раз поговорить с тобой, спросить, твёрдо ли твоё решение, есть ли у меня хоть какая-то надежда! Ждать мне тебя?

Но какая же женщина так легко и просто отступает от своих слов и уже принятых решений? Теперь, точнее, пока Феодосия не хотела ни о чём думать, а потому быстро и решительно ответила:

— Нет, Юрий, это невозможно, — и низко склонила свою головку.

Он взял её равнодушную руку в свои, задумчиво погладил пальцы, она хотела вырвать её, но в его жестах было столько почтительности и торжественности, что она не решилась сделать этого. Он тем временем поднёс её руку в своим губам, поцеловал в ладошку и, повернувшись, молча пошёл прочь. Но не выдержал, обернулся. Она стояла и печально глядела ему вслед. И тогда он вернулся к ней, вновь взял за руку. На этот раз она была более живой и податливой, и когда он опять сжал её и поднёс к губам, вновь меж ними пробежала искра, говорящая о возможности любви и страсти...

— Ты видишь, ты видишь, — шепнул он, — не всё ещё потеряно, я надеюсь, я подожду...

— Не знаю, может быть, — в этот раз совсем неуверенно произнесла она, и радость коснулась его души.

Но она уже отняла свою руку и поспешила сама удалиться от него, подальше от греха.

— До свидания, Феодосия, — почти радостно крикнул он ей вслед.

— До свидания, — обернулась она и даже легонько помахала ему рукой.

Надежда заполнила сердце Юрия, давно он не чувствовал себя столь довольным. Поднялось настроение и у Феодосии. Как знать, может быть, в её жизни действительно ещё не всё потеряно?

А на следующий день, 2 сентября 1472 года, перед обедней Феодосия узнала ужасное известие, о котором тут же загудел весь город: Юрий Васильевич, князь Дмитровский, скончался. Никто не мог объяснить причину его смерти. Накануне его видели вполне здоровым. Правда, он жаловался на боль в груди, ему принесли свежие настойки трав для лечения, митрополит Филипп посоветовал попоститься и причаститься, Юрий ответил, что успеется. Вечером он раньше обычного отпустил своих бояр, не захотел никого видеть и отправился спать. Утром дьяк княжеский нашёл возле его кровати какой-то подозрительный пустой флакончик и, показав его сбежавшимся боярам и митрополиту, посомневался: не яд ли выпил Юрий Васильевич, на что митрополит очень осерчал, обозвав слугу болтуном и сказав, что князь не мог позволить себе столь непростительный грех перед Богом. А появившийся вскоре постельничий княжеский Ощера сказал, что в этом флаконе Юрию Васильевичу были приготовлены успокоительные травы от болей в сердце, которые надо было употреблять по нескольку капель с водой, и они, даже в большой дозе, не могли быть смертельными.

Тело князя Юрия Васильевича после отпевания выставили в каменном гробу в центре собора Архангела Михаила, где хоронили всех членов великокняжеской семьи мужского пола. Здесь оно, против обыкновения, простояло четыре дня. Митрополит не решился хоронить покойного без государя и послал в Ростов гонца с печальным известием и вопросом, как быть дальше, ждать ли его. За два дня, с той же скоростью, с которой двигался и гонец, преодолел Иоанн путь, на который обычно тратилась чуть ли не неделя. Прибыл и духовник Юрия Васильевича, владыка Троицкого монастыря Спиридон, который лишь недавно отбыл из Москвы вместе с государем в свою обитель. Не было, пожалуй, человека, который не пожалел бы молодого, красивого князя, которому было всего лишь тридцать лет и который был талантливым, мужественным воеводой и авторитетом своим соперничал с самим великим князем.

Четыре дня плакал у гроба Юрия народ, плакали бояре, рыдали женщины. Проливал слёзы и Иоанн, которому искренне было жаль брата. Он не ожидал, что эта беда может случиться так быстро, у него даже была мысль после возвращения вызвать к себе Ощеру и приказать ему не трогать Юрия. Он ещё надеялся, что беда с братом случилась сама по себе, и постельничий его тут ни при чём. Очень уж не хотелось ему признавать свою вину в смерти брата даже перед собой...

В первый же день смерти Юрия побывала у его тела и Феодосия. Она, как и другие, не могла сдержать слёз, глядя на молодое и прекрасное, несмотря на смерть, лицо. Поцеловав его, она попросила прощения. За что? За то, что могло быть между ними и не сбылось. Но вместе с чувством вины рождался в её сердце и упрёк: почему так поспешил, зачем лишил её последней надежды, затушил тот единственный огонёк, который ещё грел её, привязывая к миру?

Государь провёл расследование, говорил с боярами Юрия, но, конечно, ничего не нашёл. Ощера божился перед Иоанном, что не виновен в смерти Юрия, однако