Шрифт:
Закладка:
Сразу же после похорон затребовал Иоанн завещание Юрия Васильевича, написанное им незадолго до своей кончины. Безусловно, он отчасти знал его содержание от присутствовавшего при его составлении Ощеры, и всё же, лишь прочтя его, облегчённо вздохнул. Главного своего богатства — своих городов — Юрий не завещал никому, возможно, оттого, что не думал всерьёз о смерти. Стало быть, Иоанн, как старший брат, мог ими распорядиться по собственному усмотрению. Конечно же, великий князь оставил их за собой.
Много сёл и земель передавал Юрий монастырям, уступив крестьянам недоимку. Из своих близких родичей упомянул покойный лишь сестру, великую княгиню Рязанскую Анну Васильевну, завещав ей драгоценное монисто, оставленное ему бабкой-литовкой Софьей Витовтовной, предоставив всем остальным право самостоятельно поделить его имущество меж собой. Правда, немалая часть его несметных богатств оказалась заложенной у ростовщиков, среди которых числился и уехавший в Рим великокняжеский сват Ивашка Фрязин. Юрий, не имея жены и наследников, жертвовал много средств монастырям и храмам, строил соборы, много серебра потратил на три последних похода — на Казань, Новгород и на Алексин, снаряжая на свои средства полки. В залоге оказались золотая цепь в четыре с лишком гривенки весом, три золотых пояса общим весом более чем в двенадцать гривенок, золотые же чара и два ковша на три с лишком гривенки, ну и много серебряных изделий — ковшей и кубков, весом более чем в двадцать две гривенки. Не меньше этого осталось и в казне покойного.
Великий князь выкупил все заложенные ценности, каждая из которых так или иначе касалась истории его семьи, его родителей и более давних предков. Все эти богатства отправились в его собственную казну.
Естественно, нежелание Иоанна делиться с братьями вызвало их очередное недовольство, они требовали своей доли наследства, обращались с обидой к матери. Чтобы хоть как-то успокоить своего любимца Андрея Большого Угличского, Мария Ярославна отдала ему доходное местечко Романов. Других братьев частично умиротворил Иоанн, передав Борису Волоцкому Вышгород, а Андрею Меньшому Вологодскому город Тарусу. Конечно, это было гораздо меньше того, на что рассчитывали и чего хотели бы получить братья. Каждый из них, за исключением, пожалуй, младшего, затаил немалую обиду на старшего брата. И обиды эти продолжали копиться.
Помянув Юрия на девятый и сороковой день, Иоанн Васильевич начал готовиться к встрече с невестой-женой. Гонцы теперь прибывали один за другим с сообщениями о каждом её передвижении. 21 сентября прибыла она по морю в Ревель-Колывань, 1 октября выехала оттуда с почестями в Юрьев, несколько дней отгостила там и благополучно выехала к Пскову. Здесь, в первом русском городе на её пути, всё уже было готово к встрече царевны.
Все эти события отмели на второй план переживания Иоанна, связанные с Феодосией. Тоска о ней уже почти не давала себя знать. Государь внутренне готовился к новой волнующей встрече, к новым чувствам и даже к новой жизни.
Часть вторая
СОФЬЯ ПАЛЕОЛОГ
Глава I
НА ЗЕМЛЕ РУССКОЙ
Казалось, вся псковская земля пришла в движение. Со всех её концов в город свозили редкостную дичь и рыбу, готовили подарки, мёд да вина заморские, чистили и подновляли улицы, дворы, соборы. Не было дома, где не гадали бы: какая она собой, царевна византийская, с чем явится на Русь, что принесёт ей?
Уже целую неделю ожидало её пышное псковское представительство вместе с посыльными от самого великого князя в Изборске. Думали, что прибудет гостья посуху, на лошадях. Однако примчавшийся 1 октября из Ревеля гонец от Ивана Фрязина Николай Лях известил: встречать высокую гостью надобно на противоположной стороне Псковского озера возле устья реки Эмбах — именно сюда едет она из Юрьева со своими ста подводами и немалой свитой. Там её встретили великокняжеские посыльные и с честью сопровождают к Пскову.
Гонец отдохнул лишь пару часов, поел, переменил лошадей и поскакал дальше, по пути следования важной гостьи — к Новгороду Великому, чтоб уж оттуда — в Москву.
Сам псковский воевода, наместник великокняжеский Фёдор Юрьевич Шуйский, прибыл в псковский порт проверить, как готовятся суда к встрече будущей государыни. Завидев его, народ тут же стягивал шапки, низко кланялся. Князь Шуйский был груб, вспыльчив, властен. Все признавали, что он храбр, помнили, что именно он защитил их землю от немцев, разбив рыцарей со своей дружиной, да так, что те вот уже второй год нос не совали даже на псковские окраины. На войне с Новгородом он тоже показал себя с лучшей стороны, не отсиживался с охраной на пригорках, как это делали иные воеводы-бояре, а сам смело вёл в бой ополчение, отлично владел разным оружием; и всё же не любили его в народе, и не только за грубость и самодурство. В любом деле радел Шуйский в первую очередь о своей личной выгоде, и правыми у него на суде оказывались лишь хорошие деньги: кто больше даст, тот и прав. Да и во всём другом старался с народа содрать побольше. От людей эту страсть не скроешь, вот и копилось у псковичей недовольство великокняжеским наместником.
В старые добрые времена давно б его прогнали, позвали другого, да теперь Иоанна побаивались: Новгород Великий, столь крепко пострадавший за непослушание Москве и её государю, был им хорошим уроком. К тому же здесь, на западном рубеже Руси, где смыкались границы разных стран, они находились под постоянной угрозой вражеского нашествия: то немцев, то ливонского ордена, шведов, литовцев. От всех них имелась лишь одна надёжная защита: великий князь Московский Иоанн, его воинская сила, лишь этого боялись недруги. Своей мощи у псковичей недоставало, а на Новгород Великий давно уж надежды не стало. Вот и терпели зазнавшегося, злого воеводу...
Здоровый, грузноватый и немолодой уже Шуйский с усилием спрыгнул с коня и быстро двинулся в сопровождении свиты к самому крупному паруснику-насаду «Святая Мария». Поздоровался с хозяином:
— Ну как, готовы к отправлению?
— Всю ночь работали. Всё до нитки вычистили, выскоблили, подкрасили. Даже паруса сменили.
—
