— Ого! — зашептались ожидавшие на берегу бояре, — действительно целый поезд!

Никто не ожидал, что гости объявятся так быстро. Шуйский дал знак слугам, и те бегом помчались на судно и вскоре принесли приготовленные заранее кубки и бочонок с вином, установили несколько раскладных походных столов.

Одна за другой съезжали упряжки к берегу и казалось, что места на всех не хватит. Ещё минута — и всеобщее любопытство удовлетворилось: из самого красивого возка, опираясь на руку молодого человека, вышла царевна Софья Фоминична Палеолог. Всё в ней от причёски и до туфелек говорило о её иноземном происхождении. Шуйский отметил для себя что-то хищное в её взгляде, в повороте головы, в профиле. Хотя тут же признал, что невеста достаточно красива, её яркие чёрные глаза приковывали к себе, завораживали. И так же, как в своё время великий князь Московский, он, увидев выглядывающий из-под пышного, накинутого на плечи опашеня вырез платья, приоткрывающий шею и часть груди, подумал: «Хорошо, что приготовили для неё русское платье, ни к чему народ смущать таким нарядом!»

Чинно, в окружении своих сановников-бояр и посадников Шуйский приблизился к царевне и низко, как положено было перед будущей свой государыней, склонился до пояса. Она гордо и непринуждённо кивнула ему, улыбнулась и по-русски, хотя и с акцентом, но вполне понятно ответила:

— Здравствуйте, я счастлива прибыть на русскую землю к русским людям, — затем продолжила на своём языке, а стоящий рядом с ней высокий молодой человек, в котором Шуйский тут же признал бывшего не раз в Москве у великого князя посла Юрия Грека, начал переводить:

— Она рада, что наконец-то заканчивается чужая земля, и спешит поскорее отправиться дальше к своему супругу. Она представляет вам своего брата Андрея Палеолога Ралева, своих приближённых, среди которых глава её двора и родственник Дмитрий Мануилович Траханиот. А это князь Константин Мангупский, потомок древнего греческого рода...

К Софье подходили сошедшие с поезда новые и новые люди, некоторые, самые знатные, приближались к царевне, и, когда она представляла их Шуйскому и прочим русичам, отвешивали поклоны, иные, менее важные гости, оставались в отдалении, соблюдая этикет.

В свите Софьи было немало женщин и даже детей. Изгнанные со своей земли турками, все эти люди в основном греки, оказались в Риме бездомными, никому не нужными, и теперь надеялись в единоверной православной Руси с помощью будущей государыни обрести себе новую родину. Наряды гостей заметно отличались от русских, на многих мужчинах были надеты узкие чулки и панталоны, по-иному скроенные кафтаны и плащи, иные накидки и шляпы. Впрочем, наряды эти, преимущественно мужские, были не в диковинку русичам, и особенно псковичам, которые привыкли к посещениям заморских гостей — купцов, послов, путешественников, искателей приключений. Правду сказать, даже здесь появление женщин с открытой грудью и затянутой талией было не принято. И ещё встречающих удивило в окружении царевны большое количество людей с тёмной кожей, у иных так даже и с синевой.

Но, пожалуй, более всего православных русичей поразил неожиданно восставший рядом с Софьей, словно из-под земли, латинский священник, кардинал, которого она представила как своего духовника Антония Бонумбре. «Легат, легат», — раздался сдержанный шёпот средь встречающих. Его яркий наряд приковывал к себе внимание не менее, чем непривычно чёрные глаза великокняжеской жены-невесты и её приоткрытая грудь. Весь он был облачен в багряного цвета ризы, голова его и шея были покрыты такого же кровавого оттенка капюшоном, который закрывал пол-лица, оставляя на виду лишь его глаза и нижнюю часть лица, из-под длинной багряной мантии выглядывали при движении тёмно-красные сапоги. И даже на руках его красовались под тон всей одежды перчатки. Но не менее одежды встречающих смутило то, что перед легатом слуги несли на высоком шесте, чтобы всем было видно, литое католическое распятие. Лицо кардинала было значительным и важным, будто он выполнял ответственную миссию.

«Этого нам ещё не хватало! — подумал псковский наместник.— Только что Иоанн Васильевич чуть ли не пол-Новгорода разнёс, отваживая его от Литвы и латинства именем православной веры, а тут эта нечисть сама в самое сердце страны ползёт! Неужто великий князь допустит такое? Впрочем, это его забота! Моё дело — принять и проводить».

Смущение, однако, не мешало наместнику выполнять роль гостеприимного хозяина. Он подал знак, и к нему поднесли поднос с наполненными вином серебряными кубками.

— С прибытием к нам, дорогая гостья, за встречу!

Софья приняла кубок из рук князя Фёдора Юрьевича, пригубила из него вина, поставила назад на поднос. Слуги в это время разнесли вино всем остальным знатным гостям и встречающим. Опустевшие кубки быстро собрали, и Шуйский объявил начало погрузки. Сам же пригласил царевну пройти с ним на «Святую Марию». Показал ей просторную каюту, в которой ей предстояло преодолеть путь до Пскова, кивнул в сторону сундука, сказав, что там приготовлены для неё дары от будущего супруга, заметив при этом, как вспыхнули интересом чёрные глаза царевны. Представил гостье дочь с подругой:

— Я вижу, царевна, что у тебя и своих слуг хватает, но наши знатные девушки помогут тебе освоиться с русскими обычаями, традициями, подскажут, как удобнее носить наши традиционные наряды. — Шуйский не утерпел и намекнул Софье, что ей лучше бы переодеться в русское платье.

Гречанке понравилось, что ей будут прислуживать русские княжны, ласково поприветствовала представленную ей особо дочь наместника, хорошенькую восемнадцатилетнюю Марфу. Чуть позже она с интересом осмотрела свою каюту, состоящую из нескольких комнат, с любопытством поглядывая на сундук с подарками, старалась без переводчика понять всё, что ей говорят, но и не стеснялась переспрашивать или обращаться за подсказкой к Юрию Греку, который не отставал от неё, всё время находился под рукой или поблизости.

Тем временем шла погрузка на суда привезённых Софьей и её свитой вещей. Их было много, что, впрочем, и понятно: многие ехали в Москву навсегда, со всем нажитым скарбом. С любопытством разглядывали псковичи разнообразные сундуки, коробки, свёртки, корзины.

Наконец, всё было готово к отплытию, царевна и русичи распростились с хозяевами и сопровождавшими гостей немцами. Суда тронулись без задержки в обратный путь. Вскоре люди, повозки и лошади, оставшиеся на пристани, превратились в плохо различимые силуэты, затем и вовсе исчезли. Шуйский пригласил гостей к обеду.

После обеда поднялись на палубу. Суда плыли недалеко от берега, и Софья любовалась им, стоя рядом с братом и своей подругой-приближённой Еленой, женой главного управителя её