Кибела запрягла двух созданных ею львов в свою колесницу. Перекладина ярма подчинила их и разделила, принуждая к воздержанности, которую сами они соблюсти не смогли.

{77}

Чудесный музыкант

Вскоре после того, как Зевс стал повелителем всех богов, ему случилось взглянуть с небес на Пиерию – горный массив, высившийся над каменистой северной землей почти как сама гора Олимп. Там он увидел молодую женщину, которая сидела, привалившись спиной к скале, и ветер трепал пряди, выбившиеся из ее аккуратно уложенных кос. В ее позе не было напряжения, но не было и безволия, просто спокойствие. Лицо ее, однако, выражало решимость: брови сдвинуты, губы сжаты, взгляд устремлен на простершуюся далеко внизу долину. Заинтригованный Зевс принял обличье пастуха и присел с ней рядом. Девять ночей они занимались любовью.

На десятый день, собираясь уходить, Зевс приготовился произнести речь, которую произносил за свою тогда еще недолгую жизнь уже не раз. Она начиналась с драматического признания в том, кто он такой на самом деле, и заканчивалась обязательствами непременно позаботиться о ребенке, который вскоре появится на свет. Но на этот раз, едва он произнес первые слова, на губах женщины заиграла улыбка. Неужели, спросила неизвестная, ты не помнишь свою тетю Мнемосину, дочь Земли и Неба?

Мнемосина принадлежала к числу титанов, которых Зевс оставил на воле после окончания их войны с богами, рассудив, что они помогут ему навести порядок в мире. Мнемосина была полезна ему своим даром памяти, позволявшим хранить знания. И вот теперь она пообещала Зевсу, что девять дочерей, зачатых по одной в каждую ночь их любви, унаследуют ее талант. Они будут вдохновлять людей не только на обретение знаний, но и на передачу их в сказаниях, песнях и танцах. Они станут музами.

Старшей из девяти сестер была Каллиопа, перенявшая у матери некоторую торжественность. Звенящим, словно ветер в сосновых ветвях, голосом она призывала поэтов воспевать великие деяния богов и смертных и рождение самого мира.

Каллиопа полюбила Эагра, царя Фракии, лежащей еще дальше к северу, чем Пиерия и Олимп. Эагр стал правителем после отца – Харопса, человека благочестивого и чуткого. Когда он был еще простым крестьянином, он предупредил молодого Диониса, что тогдашний царь Фракии Ликург собирается напасть на менад, которые шли по городам и весям из Азии в Грецию, насаждая его культ. Ослепив, а затем распяв Ликурга, Дионис наградил Харопса – посадил его на трон и обучил обрядам, помогающим человеку облегчить себе посмертное существование. А еще он повелел Харопсу посвящать других людей в свой культ.

У Эагра и Каллиопы родился всего один сын – Орфей. Никто даже не удивился проявившемуся у него сызмала исключительному музыкальному таланту: стоило матери рассказать ему предание, и он уже излагал его стихами, клал на музыку и пел, аккомпанируя себе на лире. Орфей пел о первых богах и о сотворении мира. О том, как измученная горем Деметра искала Персефону, заточенную под землей, и о том, как помогла матери и дочери факелоносица Геката. О том, как человеку заручиться помощью богов, возжигая на алтаре ту смолу или растение, которое тому или иному богу больше всего по нраву – смирну, ладан, сушеный тимьян, стиракс, розмарин либо шафран.

Еще Орфей рассказывал в песне историю, которую ему поведали отец и дед: о том, как Зевс, безмерно гордясь Дионисом, усадил его на трон и объявил всем богам, что однажды повелевать ими будет именно он. О том, как Гера, уязвленная возвеличиванием этого нагулянного ребенка, шепнула титанам, где найти лакомый кусочек божественной плоти. О том, как титаны обманом выманили Диониса у присматривавших за ним, разорвали на части и сожрали. О том, как в последний миг на этот страшный пир явилась Афина и успела спасти сердце Диониса, а Зевс потом возродил сына из этого сердца в утробе новой матери. О том, как разгневанный Зевс испепелил титанов и как из пепла самопроизвольно возникли первые люди. О том, как из-за этого каждый человек носит на себе первородную скверну, и о придуманных самим Дионисом обрядах, очищающих от этой скверны. С помощью своих песен Орфей распространял знания, вверенные Дионисом Харопсу, а Харопсом – Эагру, и приобщал людей к Дионисовым таинствам.

Голос Орфея завораживал так, что любой услышавший его песню бросал, заслушавшись, и дела, и развлечения. Девушки в селениях замирали с кувшинами у колодца. Знатные горожанки застывали с челноком в руке перед ткацким станком. Пирующие не доносили кубок с вином до жадных губ. Мельники бросали молоть, пастухи забывали об отаре. Завораживало пение Орфея не только людей. Осел мельника и овцы в позабытой отаре тоже вострили уши – как и все остальные живые существа. Когда Орфей шел по лесу, напевая, волки и лисы выбирались из кустов и семенили за ним. Когда он шел по лугу, птицы порхали над его лирой, пытаясь запомнить мелодию. Когда он шел по кромке прибоя, рыбы выпрыгивали из волн. Камни и те выворачивались из расселин и катились за ним. Деревья вытаскивали скрюченные корни из земли и ковыляли вслед Орфею. Целая роща диких дубов, когда-то росшая на фракийских холмах, теперь стояла ровным строем на берегу – с тех пор, как застыла там, провожая Орфея, когда он отплыл в другие края дарить свои песни там.

{78}

Орфей в походе аргонавтов

Вот такой дар унаследовал Орфей от родителей и прародителей. Им он и жил, зарабатывая себе на хлеб самым подходящим ему образом: странствовал по свету как певец и служитель Диониса, посвящая людей в мистические обряды, которым научил его деда Харопса сам бог виноделия.

Эти два занятия были неотделимы друг от друга: во время посвящения люди слушали песни Орфея о том, что им предстоит говорить и делать после смерти, чтобы Аид и Персефона отправили их на луга блаженных. Писцы, странствовавшие с Орфеем, чеканили самые важные строки из его песен на золотых пластинах, которые родные и близкие вкладывали в руки усопших или клали им поперек губ. Если очнувшаяся в подземном царстве душа не вспомнит в посмертном смятении наставления Орфея, строки на пластинке освежат ей память.

Хотя Орфей не был героем, полагающимся на силу и ловкость, как, например, Геракл, кентавр Хирон подсказал Ясону позвать и его в поход аргонавтов за золотым руном. Хирон, обладавший пророческим даром, знал, что аргонавтов ждут испытания, преодолеть которые поможет лишь чарующий голос.

По пути в Колхиду Орфей доказал, что может быть полезен ничуть не меньше силачей и метких стрелков. Перебирая струны лиры, он задавал ритм гребцам, а когда вспыхивали ссоры, восстанавливал мир своими песнями. Он посоветовал аргонавтам участвовать в Самофракийских мистериях, дававших защиту всем, кто бороздит моря, и обучил их обрядам, умиротворяющим Мать богов, если случится ее прогневать. Но лишь намного позже, уже возвращаясь домой, аргонавты в полной мере осознали, насколько прав был Хирон.

Однажды «Арго» стало относить течением к небольшому островку, манившему мягкими зелеными лугами и ключами с пресной водой. Решив, что передышка не помешает, аргонавты убрали паруса, и кормчий повернул руль, направляя корабль к берегу. Гребцы сели на весла.

Когда они подошли ближе, над водой поплыла дивная переливчатая мелодия. В ней нельзя было различить ни единого слова, но одних затейливых рулад было достаточно, чтобы взволновать душу. Перед мысленным взором аргонавтов вставали великие подвиги, диковинные зрелища и неизведанные земли. Гребцы налегли на весла, чтобы поскорее добраться туда, куда влекли эти сладостные звуки.

И только Орфея брали сомнения: на его слух, звуки были не сладостными, а приторными. Что-то неладное творилось и с запахами, которые доносил гуляющий туда-сюда ветер: в них чудился такой же сладковатый запашок тлена. О чем-то это все ему настойчиво напоминало, но он никак не мог догадаться о чем. Воспоминание пряталось где-то в темном