автор, – призваны только лишь к воспитанию учителей для народной школы. Но почему бы им не взяться за подготовку высшего преподавательского состава; почему бы, по крайней мере, им не разделить эту обязанность с университетами? Очень похоже, что планы вынашиваются именно такие.

В Пруссии, как известно, официальная культурная политика по части университетской реформы не увенчалась особым успехом. Между университетами и управляющими органами были традиционно доверительные отношения, но, к сожалению, и здесь в последние десять лет наметился некоторый раскол. Складывается такое впечатление, что в высоких кабинетах университетскую реформу кто-то решил провести окольным путем, через реформу педагогической подготовки; может быть, это преувеличенное впечатление? Как же все-таки реформируют университеты? Может, разделят их на рабочие ведомства, «каждое из которых, на академических основаниях, будет готовить определенную профессиональную группу»427?

Обернется такая реформа окончательным превращением университета в среднюю школу, или, другими словами, окончательной гибелью немецкого университета по вине государственных властей.

9. Масса и элита

Партийные власти, заседающие в парламенте, при участии властей ведомственных добились немалым усилием максимального возвышения абсолютно бездарных людей (во всяком случае, бездарных по части академической) и открыли им все возможные двери. Реформируя университеты, необходимо первейшим делом эти двери как можно скорей захлопнуть и всячески усложнить прохождение на учебу. Из бюджета, замечу, на это не требуется ни копейки. Меня спросят: неужто не вижу я других проблем, не жду других реформ, помимо введения неотложных ограничительных мер? Нет, я никоим образом не имею в виду, что это единственная задача. Разумеется, нужно предпринять целый ряд позитивных университетско-педагогических мер. Но все они требуют систематического рассмотрения, и здесь мы затрагивать их не станем.

Дело в том, что такие благие порывы успехом увенчаются лишь в том случае, если все заинтересованные стороны осознают одну более или менее очевидную вещь: глубочайший корень всех описанных неурядиц заключается в том, что у нас никак не выяснены отношения между элитой и массой. Ни в политических партиях, ни у властей нет однозначного понимания этой проблемы.

Выходит, что здесь, под конец наших размышлений о судьбе немецких университетов, от технических частностей мы возвращаемся, опять же, к сфере идейной, принципиальной. Ограничимся, разумеется, краткими замечаниями, ведь подробное обсуждение движущих сил, приводящих правящий класс в политическое движение, выйдет уже – причем слишком далеко – за границы заданной темы: а это наши университеты с их многочисленными проблемами. Но вопрос об элитах и массах поставить необходимо. По существу, если свести все к общему знаменателю, это вопрос о взаимодействии демократии и культуры. Чистейшим выразителем демократической догматики был, как известно, Руссо. Его политическая философия учит о всемогуществе государства. От каждого своего гражданина оно, государство, должно, по Руссо, истребовать, чтобы тот признавал бытие божье, верил в бессмертие и в загробное воздаяние. Кто отвергнет такой символ веры, тот будет повинен смерти. В основе принципа демократии лежит нетерпимость, лежит антилиберальная государственная догматика.

Когда французская Третья республика – через десять лет после ее основания – одолела всех своих внутренних врагов, настал момент для переустройства системы образования. Возникло сословие учителей для народной школы, основаны были светские училища, а старшую школу и университетское образование во многом переустроили через абстрактную – с опорой на Канта – метафизику государства. Прошло несколько десятилетий, и этой системе решительно противостали лучшие умы и честнейшие сердца того времени. Все это вещи известные, и даже людям неосведомленным довольно легко будет найти соответствующие сведения. Поэтому я не вдаюсь в детали.

Хорошо, если бы Руссо и культурные разногласия Французской республики послужили нам предостережением! Но нет, увы, многие заблуждения, коренящиеся во французской истории, явно по всем приметам передались и нам. Государственная монополия на воспитание и образование у нас, по существу, уже сформировалась; тому, кто мыслит либеральными категориями, о таких мерах приходится лишь горько сожалеть. Но, по крайней мере, у нас есть хоть какие-то подходы к государственной философии культуры. Главная ошибка нашей официальной культурно-образовательной политики заключается, как мне кажется, в том, что люди на руководящих должностях искренне преданы своей оптимистической иллюзии о том, что культуру можно спускать сверху, что ее можно направить по государственно-политическим рельсам. Что у нас, что во Франции заметна тенденция к окончательному распаду гуманистической идеи, а вместе с ней неизбежно распадается и всякая подлинная культурно-образовательная традиция.

Уместно будет сказать здесь еще пару слов о таком – всеми уже освистанном – явлении, как политизация университетов. Внутри высшей школы отражаются, естественно, все политические противоречия нации. Но кое в чем – в одном, пожалуй, единственном – университеты выстроились единым фронтом: никто не хочет, чтобы университет становился полем для политических столкновений; это твердая и непреклонная позиция. Нельзя, конечно же, забывать (для стороннего наблюдателя это неочевидно), что есть, к сожалению, целый ряд политических забот, навязанных университетам извне, со стороны политических властей. Суть забот этих замечательно изложил Карл Ясперс: «Университет существует в рамках политического контекста – указание самоочевидное, но, сталкиваясь с ним, мы задаемся вопросом: где твердая воля государства, почему не обеспечивает оно свободу исследователям и учащимся, способным к интеллектуальному свершению? Воля государства, и только она одна, может служить подспорьем в таком деле, как воскрешение начального образования в его единообразно-гуманистическом виде; сегодня это считается чем-то невозможным, нереальным, хотя не требует даже денег на воплощение. Сама идея немецкого университета более не считается чем-то неприкосновенным; ее оспаривают, ее громят, причем делают это силы, окопавшиеся не где-нибудь, а внутри самих же университетов. Стоит спросить: уж не планируют ли нынешние реформаторы обратить немецкий университет в казенный дом, в обыкновенную школу? Уж не этим ли они заняты прямо сейчас? Давайте оглядимся: где та политическая сила, которая по-настоящему озабочена немецким наследием, самим содержанием нашей духовной традиции (очень важной для всей мировой культуры), – где она, способная противостать бесконечным интеллектуальным чудачествам и школярству широких масс?»428

Тенденции, которые ухватил Ясперс, несомненно, лежат в основе еще одного явления, все отчетливее заметного в действиях наших республиканских властей: имею в виду требование об «образовании масс», постоянно звучащее у чиновников от образования. Не будем даже здесь обсуждать, насколько цель эта осмыслена, насколько она продумана. Со всей определенностью нужно сказать одно: чем заметнее нация превращается в массу, тем ей нужнее элита. Образование масс вполне может быть делом достойным, но только в том случае, если с такой же энергией власть занимается образованием элит.

Именно этим – образованием элит – и должен в первую очередь заниматься университет, к этому он, собственно говоря, и призван. Здесь я