было неудобно, отвлекало.

— Если под мировым заговором понимать некие масштабные силы, которые скрыты от массовой аудитории, то у них тоже свои интересы, — пояснила Ника. — И интересы эти приземленные. Денис Владимирович считал, что любые разговоры о «равенстве, братстве, гуманизме» — прикрытие для довольно гаденьких штук.

— Это он так считал, а ты?

— А я с ним солидарна, потому что опыт показывает, что чаще всего так и бывает. Чем громче человек кричит, что он за все хорошее и против всего плохого, тем большей сволочью он оказывается на проверку.

— Бывает, — хмыкнул Макс. — Я вот, например, никогда и ни от того не скрывал, что я — сволочь!

Ника не выдержала, улыбнулась:

— Это и делает тебя хорошим человеком. Но мы ведь говорим не о тебе, а о глобальных игроках. Их как раз и разделяют эти интересы. В теориях заговора мелькают такие персонажи, как военные, торговцы, промышленники, банкиры. И вот с этой точки зрения, замгарин был выгоден далеко не всем. Он нужен в первую очередь торговцам и банкирам, потому что здорово так отупляет население, снижает критическое мышление, создает армию «творческих человечков», которым можно втюхать что угодно, которые делают красивую картинку и создают впечатление, что весь мир такой, как выгодно показать их невидимым хозяевам. Но вот другим силам замгарин как раз не нужен.

— Кому, например?

— Например, военным. Они привязаны к конкретным странам куда больше, чем другие «властелины мира», что делает их невольными националистами. А кому нужна страна, где вместо населения — стадо баранов, подчиняющееся пастуху, которого они никогда не видели? Поступит через их любимые соцсеточки приказ — и бараны ринутся на своих.

— Много ли вреда могут принести бараны?

— Много баранов — много вреда.

Она знала, что Макс не верит ей, не по-настоящему. Ему просто нравились их дискуссии, вроде как развлекательная программа такая. Да и Ника не бралась утверждать, что во всем права. Но некоторые ее рассуждения находили подтверждение, и вот это было по-настоящему любопытно.

— То есть, у нас тут матч «военные против банкиров»? — уточнил Макс.

— Не только военные. Да, замгарин выгоден торговцам и финансистам, спору нет. Но при этом промышленникам, тем, кто занимается реальным производством, он как кость поперек горла. Именно их сотрудников креативные замгаринщики выставляют тупым быдлом. У организаций вроде «Белого света», в свою очередь, и выбора-то особого нет, кроме как вопить про быдло.

— Почему это?

— Потому что работяги и колхозники плохо клюют на замгарин. Этим препаратом поймали нервных горожан, у которых жизнь настолько сытая, что можно позволить себе душевные метания. Когда приходится регулярно сосредотачиваться на какой-то задаче, пусть и несложной, замгарин уже не нужен. А когда ты действуешь по методу секты, очень важно внушить, что «кто не с нами, тот против нас». «Белый свет» — это креативщики, самопровозглашенные деятели культуры, менеджеры всех сортов, домохозяйки среднего класса. Те, кому было скучно и нечем себя занять, кому хотелось не будней, а праздника. Ну и конечно, те, кому очень много заплатили, чтобы на этой благодатной почве была построена по-настоящему сложная система.

— Допустим, — кивнул Макс. — Но если промышленникам и военным это было не выгодно, чего ж они раньше-то молчали в тряпочку?

— Вообще-то, военные не особо и молчали, законопроекты о противодействии «Белому свету» начали появляться уже давно. Кто, по-твоему, это организовал? Другой вопрос, что они недооценили проблему сразу, когда она только начала формироваться.

— Но потом-то они все оценили верно, и все равно не особо рыпались!

— Это только кажется. Тут надо учесть, что «креативный класс», который предусмотрительно засунул в свой кармашек «Белый свет», контролирует общественное мнение гораздо лучше. Так что даже когда замгарин начали покусывать серьезные силы, со стороны казалось, что все идет прекрасно, это привлекало новых адептов.

— Это что же получается, всюду заговор, а мы — только пешки высших сил?

— Ну как тебе сказать… В некотором смысле, да, пешки. Вопрос в том, как на это реагировать. Если ты ведешься на манипулятивные стратегии — ты прям совсем тупая пешка. А если ты принимаешь решение, продумав разные варианты и не поддаваясь на чьи-то стенания о добре и зле, ты не такая уж и пешка.

— Но уж мы-то с тобой, как работники новых медиа, точно считаемся инструментами глобальных сил? — подмигнул ей Макс.

— О да, мы — из самых страшных инструментов! — рассмеялась Ника.

Но шутки шутками, а в одном он был прав: новые медиа действительно появлялись. Сначала разделились старые: теперь там работали либо адепты «Белого света», либо их противники, никакой больше нейтральности, и это определяло редакционную политику. Но перевес в СМИ все равно был на стороне «Белого света», и появлялись новые ресурсы, задавались новые авторитеты.

Примерно то же происходило и с обществом, теперь уже мало кто мог позволить себе такую роскошь, как нейтралитет. Тут «Белый свет» как раз допустил стратегическую ошибку: они начали слишком агрессивно критиковать тех, кто их не поддерживает. Раньше они лишь мягко намекали, что ради звания культурного человека неплохо было бы сказать доброе словцо про замгарин. Теперь же их тренированные кликуши чуть ли не проклинали тех, кто позволял себе жить прежней жизнью, пока у них мечты не сбываются. Кто-то на такой шантаж поддавался, но таких было немного. В основном же тупое действие нарывалось на решительное противодействие. Количество подписей под требованием о полном запрете замгарина росло.

Все более очевидным становилось то, чего Ника давно уже опасалась: что переговоров будет недостаточно. «Белый свет» никогда в жизни не пошел бы на полный запрет замгарина, для них это крах… Тогда огромному количеству людей однажды придется взглянуть в зеркало с очистившейся от дурмана нервной системой, и начнется хаос. А их обозленные противники, словно упрямые дети, отказывались сдаваться, пока не заберут чужую игрушку.

Столкновения на улицах стали неизбежны, и они последовали. С десятого этажа бизнес-центра Ника наблюдала, как налетают друг на друга две живые волны. Адепты замгарина с их лысыми головами и белесой кожей в буквальном смысле были «светлой стороной», вот только ничего прекрасного в этом не было.

Потом выли сирены, приезжали люди в форме, разгоняли тех и других. Возились уборщики в оранжевых жилетах. Но вечером, когда Ника возвращалась домой, она все равно видела оставшиеся темные пятна на трещинах в асфальте.

Совесть шептала, зло и возмущенно, что это она виновата. Ника старалась ее игнорировать. Она ведь все равно не могла поступить иначе, другого пути просто не было!

Она ожидала, что эти протесты станут самым страшным испытанием, и ошиблась.