– Мы даже успели сыграть с ним в приставку. Поначалу, конечно, было напряжно. Представь себе, он назвал меня малышом в первый день, – криво усмехнулся я.

– Малышом?

Скэриэл остановился и возмущённо посмотрел на меня. Было в этом взгляде что-то странное, что-то, что практически кричало: «Моё!» Возможно, так выглядел и я, когда познакомил Леона со Скэром, а потом узнал, что они переписываются. Помню, тогда мне вдруг стало обидно, словно кто-то нагло вторгся на мою территорию. Ревность приходила ещё не раз. Скэриэл слишком хорошо со всеми ладил. Просто брал и наслаждался кругом «милых чистокровных». Оставалось только принять это и порадоваться за него.

– Но потом всё стало нормально, – торопливо закончил я. – Болтаем с ним о всякой ерунде в автомобиле. Он рассказывал про Запретные земли.

– Он оттуда? – Бровь Скэриэла вопросительно изогнулась, он встал надо мной, точно на допросе. – Я думал, твой отец не берёт на работу полукровок, рождённых в Запретных землях.

– Как оказалось, берёт. У Чарли хорошие рекомендации.

Он сжал губы, словно раздумывал о чём-то. Я механически перелистнул ещё одну страницу.

– Что читаешь? – Скэриэл ловко перелез через меня и лёг у стены, подперев рукой голову; на лице его играла лёгкая улыбка, как будто не он сейчас сердился. – По учёбе?

– Историю тёмной материи. Сплошная теория, скука смертная. – Я закатил глаза. – Но если я завалю практику, то мистер Аврель может задать мне вопросы по теории, чтобы повысить оценку.

– Мне кажется, это должно быть интересно.

– Интересно было бы, если бы в каждом параграфе не расписывали, что чистокровные – высшая ступень эволюции.

– Как же без этого, – смеясь, произнёс Скэриэл. – Вдруг чистокровные забудут об этом хоть на минуту? Боюсь представить, что будет. Кстати, не хочешь попрактиковаться?

– В чём? – лениво протянул я. – В тёмной материи?

– А в чём ещё? – Он потянулся через меня к прикроватному столику за сборником стихотворений. – Не в поцелуях же? – Он охнул: я пихнул его книгой в бок.

От его тела исходило тепло, словно Скэриэл был ходячей печкой. Вздохнув, я закрыл учебник и принялся тереть глаза. Всё равно не читалось. Может, потому, что спал я ужасно, думая о нашем ночном разговоре. Сердце опять ёкнуло, когда Скэр наклонился надо мной и случайно задел отросшей прядью по щеке. Он просто тянулся за книгой, он не собирался опять хватать меня за руки и говорить что-то, что выбьет из колеи: про моё одиночество и прочее. Его поведение… оно ведь не поменялось. Скорее поменялось что-то в моей голове. Я стал комком нервов и ничего не мог с этим поделать.

«Ты ничего не хочешь мне рассказать?»

«Так ты приёмный?»

«Ты врёшь мне? Да?»

«Что ещё ты скрываешь?»

Если бы сейчас он спросил хоть что-то из этого, я бы умер. Но он молча лёг обратно и зашелестел страницами. Я громко сглотнул. Скэриэл обратился ко мне:

– Ты знал, что Рембо и Верлен были очень близки? – Он показал мне название томика: «Пьяный корабль». – Говорят ли об этом на уроках литературы?

– Если бы, – хмыкнул я, поражаясь его умению везде находить пикантные детали. – Мы на уроках редко затрагиваем личную жизнь поэтов и писателей.

– Верлен разрывался между молодой женой Матильдой и своим вдохновителем Артюром. Мне нравятся у него некоторые строчки. – Он посмотрел мне в глаза и, понизив голос, процитировал:

Я взят в Эдем, я ввергнут в ад!

Каким невероятным шквалом

Объят я, Господи, и смят!

Жестокий ангел небывалым

Огнём всю плоть мою палит,

Пока мой дух в раю парит.

Какая злая лихорадка,

Блаженный страх, святая боль!

Я мученик и я король,

И коршун я, и куропатка.

Мертва твоя, ревнивец, хватка,

Так вот же, вот он я – изволь!

Он замолчал, глубоко вздохнул и продолжил:

Твой – без оглядки, без остатка…

Бери меня всего!.. Как сладко!

Я невольно вцепился в книгу. Это чтение пробирало до мурашек. Меня охватило необъяснимое волнение, хотелось куда-нибудь сбежать. Я будто падал в пропасть или подглядывал за чем-то, что не предназначено для моих глаз. Может, так и было: Скэр, как всегда, когда говорил о любимой поэзии, сам напоминал одного из чувственных лирических героев. Горящий взгляд, решительное лицо, загадочная полуулыбка. Так он мог бы признаваться в любви. Не устоял бы никто.

– И кому он посвятил это? – помедлив, спросил я и зачем-то уточнил: – Поль Верлен.

Я был зачарован. Поражался очередному его таланту: играть роль не хуже Леона. И с грустью думал о том, как же много история знает тонких, сложных чувств. Мы не творцы и не революционеры, но даже наша история чем-то похожа на эту.

– Артюру Рембо, – ответил Скэриэл, ложась на спину. – Это стихотворение Верлена нашли в бумагах Рембо.

– Пронзительно, – только и ответил я и осторожно уточнил: – Тебе… это близко?

Я ничего такого не имел в виду, но он, кажется, вздрогнул. Ответил неохотно:

– Может быть. В каком-то смысле. Я тоже будто живу не совсем свою жизнь. Жизнь, в которой мне тесно.

– А какая была бы твоя? – Я сглотнул. Этот разговор казался мне очень личным. Возможно, самым личным за последнее время. Если не за всю нашу дружбу.

Скэриэл молчал.

– Скэр?..

– Ты ещё хочешь в Запретные земли? – вдруг отстранённо спросил он, продолжая смотреть в потолок. – Со мной. Мы ведь давно собирались.

– Конечно! – воскликнул я, поворачиваясь к нему. – Но…

Мне не нравилось, что он перевёл тему.

– Хорошо. Скажи, в какой день, и мы поедем. – Скэриэл упрямо смотрел прямо перед собой. Я внимательно изучал его профиль, словно это могло что-то объяснить. На щеках всё ещё горел румянец, волосы небрежно разметались по подушке. Скэриэл прикрыл лицо рукой, как будто ему доставлял дискомфорт бьющий в глаза свет. – Я покажу тебе то, чего ты никогда не узнаешь из разговоров… – И тут он едко добавил, выделив интонацией имя: – Со своим Чарли.

– Он не мой, – мрачно напомнил я, удивляясь всё больше.

Скэриэл многозначительно промолчал, закусил губу и, наконец, холодно выдал:

– Надеюсь.

Захотелось треснуть его по голове чем-нибудь тяжёлым. Как же резко менялось его настроение! Он вёл себя так, словно я в чём-то провинился. Не так похвалил стихи? Не то спросил? Или что? Не знаю, но оправдываться я не собирался. Только воздуха в комнате стало вдруг словно меньше. Сделать вдох оказалось неожиданно сложно.

– Мне нужно домой. – Скэриэл приподнялся и быстро, не глядя перемахнул через меня. – Напиши потом, в какой день встретимся.

– Я думал, ты останешься, – произнёс я растерянно.

– Вспомнил, что есть дела. – Он так и не обернулся.

Что это ещё за внезапное бегство! И что за сцены ревности?

– Джером ещё с тобой живёт? – внезапно спросил я и осёкся.

Теперь я и сам не понимал, что несу. Конечно, я знал ответ на этот вопрос. Знал, но всё равно вёл себя как полный придурок. Для чего?!

– Ну да. – Скэриэл остановился, держа в руках ботинок. – А что?

– Ничего. – Я опустил глаза и развернулся. – Хорошего вам вечера.

Не знаю, оценит ли Джером стихи, но точно не задаст неудобных вопросов.

Он не ответил, а я готов был провалиться сквозь землю.

– Спишемся, – буркнул Скэриэл, осмотрел двор и, убедившись, что никого нет, вылез из окна. Я закрыл за ним ставни, задёрнул шторы и, оставшись в одиночестве, громко выругался.

Клетка с Килли со вчерашнего вечера стояла на полу. Канарейка бойко прыгнула с жёрдочки на лесенку и обратно. Я устало помотал головой и произнёс, обращаясь к нему, как будто Килли о чём-то спросил:

– Не хочу об этом даже думать.

Выпустив его полетать, я уткнулся в подушку и закричал, заглушая крик, не в силах успокоиться. Но этого было мало, и я пару раз ударил по одеялу.

Мне было сложно определиться, на кого я больше злился: на Скэриэла за его идиотское поведение или на себя за то, что сначала начал ломиться через его «границы», а потом так жалко упомянул Джерома. Как я ни старался об этом не думать, мысли упрямо лезли в голову. «Не свою жизнь». «Тесно». Ну конечно, идиот. Запретные земли – его мир, и никакой дом в центре этого не изменит. Он всё ещё по ту сторону нашей пропасти и понимает это. Но всё равно он не имеет права злиться на меня за то, что моя жизнь другая.