Шрифт:
Закладка:
– Что вас останавливает?
– Риск стать отшельником, – отшутился я, в глубине души понимая, что в моих словах есть доля правды.
– А это вероятно?
– Вполне. Боюсь, что в чужой стране я вообще перестану общаться с людьми. Здесь моя семья, друзья. А там, – я взглянул на неё с улыбкой, – кто знает. Среди незнакомцев, может, окончательно замкнусь в себе?
– Сейчас вы не замыкаетесь. По сравнению с нашим первым сеансом наметился большой прогресс. Может, не всё так плохо?
– Вам платят за разговоры со мной. Я просто не хотел доставлять неудобства. Но знаете, я бы предпочёл просто помолчать.
– Ещё одна грубость, мистер Хитклиф. Вас очень заботит оплата моего труда.
– Простите. Я не это имел в виду. – Я постарался скорее сменить тему. – Думаю, что когда поступлю в Академию Святых и Великих, то перееду в общежитие.
– Хороший способ выйти из зоны комфорта. Вы говорили об этом с отцом?
– Мы даже мою драку всё ещё не обсудили. А может, он и не хочет это обсуждать. Как вы знаете, старейшины много работают. У него нет времени на меня. Что-то мне подсказывает, что вас наняли именно для таких разговоров. Отец перекинул часть ответственности.
– Вам не хватает отцовской любви? – спросила она без тени сомнения, словно уже знала ответ на свой вопрос.
– Я в порядке. – Усмехнувшись, я неспешно перешёл ко второй картине Давида.
– Ваши поступки и слова говорят об обратном. – Она неспеша встала рядом со мной и тоже начала разглядывать картину.
Миссис Рипли была высокой, а на каблуках оказалась выше меня на добрые десять сантиметров. Но, несмотря на свой рост, выглядела хрупкой и грациозной.
– Мы можем поговорить о чём-нибудь другом? – сдержанно спросил я, отступив.
– Хорошо. – Она отошла, давая мне больше личного пространства. – На прошлом сеансе вы были немного расстроены. Как сейчас себя чувствуете?
– Я был скорее без настроения. Мало что изменилось с прошлого сеанса.
– Дело в друзьях? – Она медленно прошлась до своего рабочего стола. – Вы обмолвились, но не стали продолжать тему.
Я слушал, как её каблуки отбивают чёткий ритм.
– У вас хорошая память. Но я не хочу говорить о друзьях.
– О чём бы вы хотели поговорить?
– Вы явно не одобрите моё предложение. Я бы помолчал до конца сеанса. – Я посмотрел на настенные часы. – Осталось минут двадцать.
– К сожалению, этот вариант нам не подходит, потому что вы приходите сюда как раз для терапии. Терапия подразумевает разговоры. – К моему удивлению, она довольно улыбнулась. – Вы хорошо выстраиваете личные границы…
– Как оказалось, не так уж и хорошо. Сейчас мои границы в очередной раз ломаются под вашим натиском.
– Позвольте мне закончить. – Голос миссис Рипли стал настойчивее. – Не преувеличивайте. Ваши границы не ломаются, вы сами неохотно, но всё же открываете их. Вам хочется строить баррикады, окружать себя ограничительной лентой, но всего этого вы одновременно и боитесь.
Я мысленно выругался.
– Ладно, давайте лучше о друзьях, – предпринял я очередную попытку уйти от неудобной темы.
– Как хотите. Что вы можете о них сказать?
– Что они у меня есть. – Я потёр переносицу и, помрачнев, проговорил: – Хотя иногда меня одолевают сомнения, считают ли они меня своим другом.
– Почему вы сомневаетесь?
– Они тоже строят баррикады. Я хочу им помочь, но они не позволяют.
– Что-то это мне напоминает, – с улыбкой произнесла она.
– Мы с вами не друзья.
– Но я всё равно хочу вам помочь. Вы любите помогать другим?
– Я чувствую подвох в этом вопросе. – Прищурившись, я взглянул на неё.
– Вполне невинный вопрос.
– Не знаю, – покачал головой я. – Сложно ответить. Я просто чувствую, что не могу иначе.
Клив уже пострадал из-за моего «не могу иначе».
– Но когда вы в беде, а ваши друзья хотят вам помочь, вы позволяете им это? Или вы по привычке строите баррикады?
– Я выкапываю рвы, запускаю аллигаторов и расставляю капканы. – Сев в кресло напротив психотерапевта, я заставил себя выдержать её взгляд.
– Вам проще помочь другим, чем себе? Не задумывались о том, что ваше желание помочь близким связано с тем, что вы жаждете, чтобы кто-то упёртый помог вам? Кто-то, кто переплывёт ров, отвлечёт аллигаторов и обойдёт капканы.
– Пожалуй, лучше бы мы обсудили моё желание уехать из страны, – уклончиво произнёс я.
После встречи с миссис Рипли меня опять охватило отчаяние из-за того, что ей удалось основательно покопаться в моей голове. Как я ни старался давать меньше конкретики, она била точно в цель и мягко дёргала за нужные ей ниточки, так что я не сразу замечал, как преподношу всю информацию на блюдечке. Спустя пару часов я понимал, что наговорил лишнего, и в сотый раз жалел, что согласился на терапию. Возможно, я чувствовал бы себя намного лучше, если бы над нашими сеансами не нависала как дамоклов меч устрашающая тень моего отца.
– Ты не был на «Щелкунчике», – обиженно произнесла Габриэлла сверху, расчёсывая мои волосы.
Она сидела на кровати, возвышаясь надо мной, пока я, как собачонка, терпеливо ждал на ковре. После особенно настырных просьб пришлось позволить ей навести красоту на моей голове. Ума не приложу, откуда она доставала лаки и блёстки для волос в таких количествах.
– У меня был сеанс психотерапии. Я предупредил Леона, что не смогу посмотреть его выступление. – Я не поднимал взгляда от учебника по латыни.
– Я бы на его месте обиделась, – пробурчала Габи, и струя лака в очередной раз забетонировала мои пряди.
– Во избежание этого я послал ему цветы. – Я чихнул от резкого химического запаха. – Ты могла предупредить? Кажется, эта штука попала мне в глаза.
– Ничего не попало, – хихикнула Габи. – Не ври. Я осторожно делаю. И вообще, будь я Леоном, я бы всё равно обиделась.
– Тогда мне повезло, что ты не Леон.
– Но ты обещал, что мы вместе пойдём смотреть «Щелкунчика». – Она потянула за расчёску, запутавшуюся в моих волосах, да так больно, что у меня чуть глаза на лоб не полезли.
– Ай, Габи! Осторожнее. Все волосы вырвешь.
– Не крути головой, – раздражённо раздалось над ухом. – Когда Леон снова будет выступать, давай пойдём вместе, – потребовала Габриэлла.
– Хорошо. С кем ты ходила? Кто был на постановке?
– Сильвия, Гедеон, ещё два его друга. Я не помню, как их зовут. Ещё Кристин. Но у нас места были лучше. Кристин с мамой сидела позади нас.
– Что за друзья Гедеона? Люмьер?
– Наверное. Вроде его так зовут. Когда был антракт, Кристин сказала, что ей…
– А второй кто? – перебил я, не желая слушать про подружку. – Оскар? Николас?
– Оскара я знаю, – недовольно проговорила Габи. – Это был не он.
– Значит, Николас? Ай!
– Да не знаю я! Сиди смирно.
Она замолчала. Какое-то время я вчитывался в грамматику, пытаясь разобраться со спряжениями глаголов. Но мысли постоянно убегали от латыни.
– Габи? – позвал наконец я. – Что ты думаешь о полукровках?
– Что? Полукровки? Ты про кого именно? – затараторила она.
– Я про вообще. Как ты к ним относишься?
– Никак, – удивлённо выдала она. – А что? – Видимо, я так ошарашил Габи вопросом, что она растерялась. Расчёска повисла на моих волосах.
– Просто.
– А что про них думать? – Она вернулась к возне с моими прядями.
– Ну вот представь, что ты родилась полукровкой…
– Что ты такое говоришь? Как это?
– Что бы ты делала, если бы сейчас была полукровкой? Просто представь.
– Танцевала в «Щелкунчике», – торжественно проговорила она.
– Ну, это вряд ли, – с сомнением отозвался я. – Ты бы, наверное, уже работала, если бы родилась в Запретных землях.
– Дети не работают! – рассердилась Габи.
– А дети-полукровки работают.
– Ты врёшь.
– Ну, может, не все работают, а те, у кого нет возможности платить за обучение.
– А ты? Если бы был полукровкой? – заинтересовалась она.
– Точно бы не ходил по психологам, не учил латынь и не ел на ужин бефстроганов.
– И что бы делал тогда?
– Работал бы в доме у такой, как ты. Прислуживал бы чистокровным.
– Как Лора? – Габриэлла опять без предупреждения залила мои волосы лаком. Я вовремя прикрыл глаза.
– Да, наверное. – Я помахал рукой перед лицом, разгоняя пахучее облако.
– Лора хорошая, – довольно проговорила Габи. – И Сильвия. И остальные, кто здесь работают.
– А Скэриэл?
– Он тоже иногда хороший.
– И когда он хороший? – усмехнулся я, откладывая учебник.
– Ну-у, – протянула она. – Например, когда играет со мной. Когда мы смотрим мультики. Когда он смешно шутит.
– А когда плохой?
– Папа всегда говорит, что он плохой.
– Почему он так говорит?
– Потому что Скэриэл – полукровка, –
