На лице не осталось ни намёка на ярость, только безграничное сожаление. Я уже сделал выводы: настоящий Леон очень вспыльчивый, но отходчивый. Представляю, каково ему было изображать паиньку в лицее.

– Ты чокнулся! – рявкнул я в ответ, растирая руку.

– Прости, – повторил он, словно случайно наступил мне на ногу. – А теперь представь, как Клив страдал от меня на протяжении двух лет.

На лице Леона расцвела та самая тёплая улыбка, на которую был способен только он. Когда мы сидели на долгих нудных лекциях, в желудках урчало, а спины было не разогнуть, то, стоило мне повернуться, он всегда ободряюще улыбался мне, поднимая настроение одним своим присутствием. Теперь – после всего, что я узнал, – улыбка воспринималась иначе, мурашки бежали по коже. С ума сойти… Леон словно волк в овечьей шкуре, удобно затесавшийся в доверчивое стадо. И неуместной улыбкой тут уже ничего не исправить.

– Ну и зачем ты его мучил? – вздохнул я. – Разве он не жаловался родителям?

– Не знаю. – Леон сел на диванчик. – Я просто был маленьким ублюдком. Дядя меня очень баловал, – он говорил медленно, задумчиво, – я рос в полной вседозволенности. Может, в этом и была причина. А Клив? Наверное, не жаловался. Я его слишком запугивал.

– Баловал? – вырвалось у меня, прежде чем я бы подумал. – Мы думали, что дядя тебя… бьёт?

– Дядя? Меня? – фыркнул Леон. – Мы – это кто?

Врёт. Это первое, что пришло на ум. Я всегда забывал о простом факте: Леон – актёр. Он с детства проживал десятки чужих жизней на сцене. Можно ли ему верить и в этот раз? Нет, не так. Можно ли ему верить вообще?

– Неважно. Просто ты всегда выглядел таким… – Я прикусил губу: чувствовал себя ужасно, признаваясь в том, что мы за спиной обсуждали его.

– Жалким? – Он широко улыбнулся, словно получил комплимент, словно я таким незаурядным способом похвалил его актёрскую игру.

– Ну, это слишком. Может, забитым… Кто тогда тебя бьёт? Все эти синяки, ушибы…

– Клив, – начал перечислять он, – иногда его друзья – да, есть те, кому я позволяю меня бить.

– Ты что, получаешь от этого удовольствие? – скривился я.

– От избиений? Нет, конечно, – хмыкнул Леон. – Иногда приходится долго замазывать синяки гримом перед выступлением. Но я терплю. Он ведь терпел и, похоже, не сдавал меня. Правила остались прежними, сменились только роли.

– И он тебе мстит сейчас? – уточнил я. – За то, что ты его бил раньше?

– Не только за это. Я перешёл черту, и он бросил из-за меня балет, – хмуро проговорил Леон. – Я бы тоже не простил такое. Так что, – тут он поднялся и всем своим видом дал понять, что разговор окончен, – я заслужил всё это.

– А ты не хочешь остановить его? Ты уже достаточно настрадался, нет?

– Может, и хотел бы, но не могу. Если в театре узнают, что я занимался травлей, то, скорее всего, отстранят от главных ролей. – Леон опять улыбнулся. – Сейчас у меня образ принца, и пресса охотно его поддерживает. Клив может разрушить мою репутацию, если сболтнёт лишнего. Лучше оставить всё как есть. Так что, прошу, больше не влезай.

Я хотел было что-то ответить, вот только не знал что. Леон, воспользовавшись моим замешательством, неспешно направился прочь. Я так и стоял столбом у диванчиков.

Значит, это не дядя над ним издевается… Верилось с трудом.

– Паническую атаку ты тоже сымитировал? – громко бросил я вдогонку, сам не зная, какой реакции жду.

Леон замер на месте, развернулся и посмотрел на меня. На мгновение даже стало жутко – такое бешенство читалось в его взгляде.

– Ты видел? – прошипел он, озираясь, словно пойманный на месте преступления. – Что именно?

Ох, вечно я хожу по лезвию ножа, надо быть осторожнее в словах. Леон настиг меня и встал вплотную – так, что пришлось сделать шаг назад.

– Видел твою паническую атаку в театре, – признался я.

Он вспыхнул, словно получил пощёчину:

– Кто ещё знает?

Вообще-то я успел рассказать Скэриэлу, но в итоге решил соврать. Кажется, ответь я честно, проблем не избежать. Сейчас Леон выглядел действительно опасным, и от него хотелось держаться подальше. Похоже, он очень пёкся о своей сценической репутации. И не терпел вмешательств в свою жизнь.

– Никто. Я был с Габриэллой. Только если она могла кому-нибудь рассказать.

– Не лезь, куда не следует, – угрожающе предупредил он.

Значит, таким он был, когда травил Клива? Пугающе, тут даже не поспоришь. Но меня он сильнее не запугает. Я поднял руки ладонями вперёд и беззаботно ответил:

– Как скажете, мистер Кагер. Прошу прощения, что потревожил вас и затронул эту тему.

Секунды три мы смотрели друг на друга, молча сражаясь. И тут он смягчился, словно понял, что перегнул палку. Мой тон и обращение живо остудили его.

– Готье, пожалуйста… – прошептал Леон. – Пойми, это очень личное. Я не могу это контролировать.

Теперь и я был в смятении. Казалось, я говорю с двумя разными людьми: один – упорный агрессор, а второй – робкая жертва. Они сменяют друг друга почти непредсказуемо. И всё это – мой друг.

– Это панические атаки, – собравшись, буднично произнёс я. – Их никто не может контролировать.

Он окончательно растерялся, промолчал. Теперь мы были в одной лодке, чувствовали себя одинаково неуверенно и, думаю, жалели обо всём, что произошло.

– Я никому не расскажу, – проговорил я. – Обещаю.

Леон смотрел недоверчиво, но выбора у него не было.

– И про Клива тоже, – напомнил он.

Я кивнул.

– Скоро это всё закончится. Я поступлю в академию, а он, скорее всего, не наберёт достаточно баллов, так что после выпускного наши пути разойдутся.

Говорил он с грустью, как будто не желал подобного исхода. Разве Клив так легко его отпустит? Инстинкт самосохранения подсказывал, что лучше не озвучивать этот вопрос.

– Конечно, – только и сказал я.

Леон слабо улыбнулся, отступая на пару шагов:

– Прости за руку.

– Ничего. Но больше так не делай, – отшутился я.

На этом мы и расстались. Домой я возвращался без настроения, что не укрылось от внимания Чарли.

– Что случилось?

Не было желания делиться с ним произошедшим, поэтому я соврал, что не очень хорошо себя чувствую.

– Плохо дело. Надеюсь, это не скажется на твоём завтрашнем экзамене.

Это последнее, о чём я мог сейчас думать. Экзамен по тёмной материи потерял всю значимость, что было совсем некстати.

30

На следующий день – это была суббота – я сидел в кабинете вместе с ещё двумя одноклассниками, которые пропустили экзамен по болезни, но все мои мысли крутились вокруг Леона. Вместо того чтобы настраиваться на рабочий лад, я вспоминал вчерашний разговор. Так увлёкся, что не сразу заметил, как остался один.

– Хитклиф? – В дверном проёме возникла голова мистера Авреля. – Вам персональное приглашение надо? Я жду вас в своей аудитории уже больше пяти минут. К которому часу вам было назначено?

– К двум, – с сожалением ответил я, поглядывая на настенные часы. Я пришёл раньше всех, а в итоге опоздал. – Прошу прощения.

Я торопливо направился за ним по пустым коридорам. Радовало то, что я сдавал экзамен в одиночестве и мог избежать идиотских шуток про огнетушители и пожарные датчики. Мы вошли в просторный кабинет мистера Авреля, и он указал на отмеченное на полу место, куда следовало встать.

– Не нервничай, Готье, – добродушно произнёс он. – Уверен, что сегодня ты справишься.

Он отошёл на добрых десять шагов – это указывало на то, что не очень-то он в меня верил. Я встряхнул руками и посмотрел на противоположную стену.

Отец и Скэриэл в меня верили. Каждый по-своему, но оба приложили руку к тому, чтобы сегодня я стоял здесь с гордо поднятой головой. Миссис Рипли посвятила целый сеанс тому, что экзамен лишь маленький шажок в жизни и он не будет для меня значим спустя месяц. И отец не станет меня любить меньше, если я провалюсь.

– У меня всё хорошо с самооценкой, – огрызнулся тогда я.

– Вас это задело, – спокойно отметила миссис Рипли. – Адекватная самооценка позволяет здраво смотреть на ситуацию. Вы испытываете большой стресс, используя тёмную материю, но она часть вас. Её стоит принять, а не отторгать.

Она была права и говорила примерно то же, что Скэр про руки и ноги. Я чувствовал себя ужасно на уроках, но если бы я мог