– Пошёл он к чёрту, – проворчал я, улёгшись.

Мы оба свободные люди. Неужели он возомнил, что я должен вечно сидеть в четырёх стенах и общаться только с узким кругом, который проходит его тщательную проверку? В спину упирался учебник по истории тёмной материи, и я с огромным удовольствием скинул его на пол.

28

Вечером, когда мне казалось, что день уже испорчен окончательно и ничто больше не сможет выбить меня из фантомного равновесия, которое я по крупицам восстанавливал всё оставшееся время, стало в разы хуже. Стук в дверь не предвещал ничего хорошего, и всё же мне ничего не оставалось, как произнести:

– Входите.

Сильвия появилась на пороге и строго произнесла:

– Господин Уильям просит в свой кабинет.

Кажется, она поняла, что Скэриэл был у меня, и вновь заняла недружелюбную позицию. Скэра она не переваривала, а само его появление в стенах этого дома воспринимала не иначе как плевок в душу. Думаю, она могла много чего мне высказать, но молча сносила все мои выходки и держалась достойно. Хотя порой от неё так и веяло неодобрением. Вот и сегодня она была не в духе.

– Может, не сегодня? – пробурчал я с кровати, бездумно листая ленты социальных сетей.

– Простите, что? – изумлённо выдала она.

– Встаю, – уныло протянул я, не двигаясь. – Сейчас поднимусь к нему.

– Будьте так добры поторопиться. У господина Уильяма много дел.

– Как всегда, – не смог сдержаться я. – Все в этом доме ужас какие занятые, один я ни на что не годный.

Моё раздражение не знало границ. Сильвия была полукровкой, и, хоть родители дали ей полную свободу действий, она ответственно выполняла свою работу и искренне любила нашу семью. Я как чистокровный был недосягаем для неё, но к её мнению прислушивались. Удивительно, как между нами проходила тонкая черта. Несмотря на статус, отец ценил Сильвию. Его не смущало, что она полукровка. Тогда как полукровка Скэриэл представлялся ему исчадием ада.

– Господин Готье, с вами всё хорошо? – взволнованно спросила она.

– Всё просто замечательно, – саркастично отозвался я, едва узнавая свой тон. – Сейчас я поговорю с отцом, и жизнь заиграет новыми красками.

Я вышел из комнаты, оставив испуганную Сильвию позади.

Если когда-то я и мог набраться храбрости для разговора с отцом, то сейчас был именно такой момент. Не постучавшись, я вошёл в кабинет, прикрыл за собой дверь и под недовольным взглядом отца встал у кресла, как на расстрел. Будь что будет. Я успел за это время пережить морально все последствия драки, накрутить себя и отпустить ситуацию. Если отец решил наконец обсудить то, что я ударил Клива, то он выбрал не лучшее время. К сожалению, он прилично опоздал с тем, чтобы воззвать к моей совести.

– Для начала тебе стоило постучаться, – хрипло начал он, откладывая бумаги в сторону. – Я разговаривал с миссис Рипли.

Мысленно взвыв, я соображал, что успел ей наговорить и за что мне приготовили показательную порку. Кажется, наговорить я успел много чего.

– И что она сказала? – настороженно спросил я.

– Важнее то, чего она не сказала, – нахмурился он и добавил: – Будь добр, сядь. – Я опустился в кресло напротив него. – Миссис Рипли доблестно соблюдает профессиональную этику. Но мне вполне достаточно и того, чем она поделилась в общих чертах. Ты ведь подписывал на первой встрече соглашение о конфиденциальности?

– Да, но не думал, что этот документ имеет реальную силу.

– Для миссис Рипли имеет, – отрезал он всё так же мрачно. – Так вот. Из ваших сеансов она сделала вывод, что я не уделяю тебе должного внимания. А когда уделяю, то это больше похоже на рабочие отношения, чем на семейные разговоры.

Я молчал. Звучало неправдоподобно. Получается, миссис Рипли действительно передавала отцу только то, о чём заранее меня предупреждала? Когда психотерапевт завела речь о защите моих интересов, деталях частной жизни, я решил было, что она так пускает пыль в глаза.

Отец шумно поднялся, обошёл письменный стол и сел в соседнее кресло.

– Для начала я бы хотел извиниться, Готье, – серьёзно начал он.

– Что?!

Мне послышалось? Извиниться? Сегодня что, солнечное затмение или шалит ретроградный Меркурий?

– Прости, что не уделял тебе достаточно внимания, – тяжело вздохнул отец. – В своё время я извинялся перед Гедеоном, но, кажется, это меня ничему не научило. Отцовство даётся мне с трудом.

– Не стоит… – изумлённо проговорил я в ответ.

– Как раз стоит. Я всегда был строг к вам с Гедеоном. Таков мой характер. Но строгость не означает, что я люблю вас меньше, чем Габриэллу.

Я уставился на него, не в силах что-либо возразить.

– Понимаю, извинений недостаточно, чтобы исправить прошлое, но поговорить о проблеме в любом случае необходимо. Все мы знаем, что я не самый лучший отец.

– А я не самый лучший сын, – тихо начал я, но он грозно возразил:

– Ты прекрасный сын, Готье! Никогда, слышишь меня, никогда не думай иначе. Вы – всё, что у меня осталось в этой жизни. – Отец устало взмахнул рукой. – Я мог бы хоть завтра уйти на покой, покинуть Совет, но боюсь, что в Октавии всё пойдёт кувырком. Есть люди, которые спят и видят, как бы улучшить здесь жизнь, но в результате только портят. Как говорится, благими намерениями вымощена дорога в ад. Сколько нелепых, а порой чудовищных законов я смог зарубить на корню во втором чтении!

– Законы? – оживился я. – Что это за законы?

– Один из последних – принудительная стерилизация низших. Само собой, выборочная.

– Как такое возможно?! Это же…

– Бесчеловечно? – закончил за меня отец. – Согласен, но не все так считают. Например, Фредерик Лир уверен, что Октавии это только на пользу. Закон о принудительной стерилизации низших должен помочь урегулировать уровень рождаемости – так считают те, кто предложил его. Но это излишне. Мы можем обойтись более традиционными способами, но, по мнению некоторых, проще за один день покалечить человека, чем годами работать над демографической политикой.

Отец сжал губы в тонкую линию, взгляд его стал суровым.

– Этот закон никогда не должен вступить в силу!

– В этом году точно не вступит. Но его пытаются продвинуть каждый год. Только моя оппозиционная фракция в Совете старейшин и сдерживает натиск его сторонников, – насмешливо произнёс он. – Поэтому меня не особо жалуют там. Я её лидер.

– Отец, вы должны остановить этот закон и в последующие годы! Это кошмарно. Что значит «принудительно»? – Я вскочил. – Кто вообще поддерживает такое?

Разозлённый, я принялся ходить из угла в угол, не в силах успокоиться. Раздражало даже то, что отец обсуждает подобные вещи спокойным, ровным тоном.

– Многие, – ответил он. – Единственный мой действенный контраргумент – что из-за стерилизации уровень рождаемости упадёт ниже уровня смертности. А мы, как ни смешно, зависим от низших.

– Но по телевизору ничего об этом даже не говорили.

– Совет хочет избежать волнений среди низших. Стерилизация не будет подразумевать не только согласия – даже предупреждения! – Он поднялся, поправил костюм и вернулся на рабочее место; складывалось впечатление, что ему комфортнее сидеть за письменным столом, чем нежиться в кресле. – Люди до последнего не будут знать об операции. Я против этого, но с каждым годом количество старейшин, поддерживающих закон, увеличивается.

– Гедеон знает? – Тут меня осенило, и я остановился посреди кабинета.

– Да. Он рвётся в оппозиционную фракцию, чтобы поддержать меня.

– Я тоже хочу туда вступить! – Подойдя, я с громким хлопком опустил руки на поверхность стола и гневно посмотрел на отца. Тот вдруг хитро улыбнулся:

– Для начала сдай экзамен по тёмной материи и поступи в Академию.

– Так всё и будет! – горячо пообещал я. – Вступлю вслед за Гедеоном. Не смогу мирно спать, пока знаю, что у нас могут появиться такие дерьмовые законы!

– Следи за языком, – устало одёрнул меня отец. – Но в целом ты прав. И это только верхушка айсберга. Кое-что всё-таки вступит в силу в следующем году.

– О чём вы, отец? – Нахмурившись, я сел обратно в кресло.

– Депортация низших из Запретных земель и закон об усилении охраны Центральных районов. В течение пяти лет все жители Запретных земель переедут от центра минимум на двести километров. Само собой, это тоже будет принудительно. Совет старейшин хочет обнести их будущее