давалась оперативная информация, в какие города и районы, на какие цели и в каком размере перечислялись деньги из областного бюджета. Любой желающий мог узнать об этом, включив телевизор или открыв свежий номер газеты. Так была достигнута полная прозрачность денежных потоков из региональной казны. Это во многом успокоило людей, они теперь знали, на что идут бюджетные деньги. В то время у нас попросту не оставалось другого выхода на фоне процветавших воровства и коррупции. Куда глава города или района денется, если народ из СМИ уже узнал, что деньги поступили.

Прозрачность принимаемых решений, законов до сих пор считаю одним из действенных способов борьбы с коррупцией.

В число первоочередных мер выхода из глубокого кризиса мы включили и наведение порядка в сборе налогов. Стали строже спрашивать с неплательщиков. В отношении злостных нарушителей прибегли к своеобразному психологическому давлению. Через СМИ стали объявлять на всю область: «Уважаемые кузбассовцы, из-за руководителей, которые не вернули в бюджет налоги, мы не можем выплатить вовремя заработную плату учителям, врачам, работникам культуры…» И давали перечень имен. Это как к позорному столбу поставить. Натиск на «уклонистов» сработал. В августе 1997-го, буквально через месяц с того дня, как я принял область, сумма собираемых налогов увеличилась почти в восемь раз.

Ключевую роль в оживлении работы шахт, металлургических комбинатов и других промышленных предприятий сыграло генеральное соглашение, которое обладминистрация заключила с Министерством путей сообщения России. Это произошло через неделю после моего возвращения в Кузбасс. Еще в столице я договорился с министром Николаем Аксененко (светлая ему память!), что он поможет разрешить ситуацию с управлением Кемеровской железной дорогой. Ведь к соседям из Новосибирска ушла налогооблагаемая база. Кузбасс стал терять из-за этого немало денег. Выход из, казалось бы, тупиковой ситуации был найден.

Подписанное соглашение определяло особый статус нашей дороги. Она получила собственный счет, а значит, заработанные деньги и налоги должны были оставаться в области. Кроме того, документ предусматривал значительное снижение тарифов на перевозку угля, металла и минеральных удобрений. Это была наша первая серьезная победа!

Следующим шагом стало наведение порядка в производстве и продаже хлеба. В Кузбассе цены на самый необходимый, жизненно важный товар были выше, чем в соседних регионах Сибири. Чтобы исправить положение, мы решили ввести налоговые льготы для хлебопекарной промышленности. Следом я подписал распоряжение о создании областного продовольственного фонда и волевым решением постановил включить в него двести тысяч тонн зерна, девять тысяч тонн картофеля и столько же овощей. Плюс создали фуражный фонд для крупных сельхозкомплексов. Это еще двести тысяч тонн зерна. Да, мера не рыночная! Зато зимовать можно было без боязни.

В сентябре в Кузбасс по моему приглашению прибыла делегация из Алтайского края. С губернатором Александром Суриковым мы договорились о прямых поставках: Кузбасс отправлял соседям уголь, а они везли нам зерно. Работа без посредников была очень выгодной, цены на хлеб в области резко снизились. Вскоре мы подписали соглашения о сотрудничестве с Красноярским краем, Хакасией, Чувашией, Беларусью, Монголией… Получили возможность гарантированно и с надежным прогнозом сбывать уголь. Взамен приходили руда для металлургии, сельскохозяйственная техника, БелАЗы и многое другое.

Сейчас даже не верится, какие трудности мы пережили в недалеком прошлом. Особенно ударила по Кузбассу так называемая реструктуризация угольной отрасли, проще говоря, закрытие шахт.

К 1998 году в России под нож реформы попали более двухсот угледобывающих предприятий и почти треть из них – в Кузбассе. Свыше ста пятидесяти тысяч работников горнодобывающих и смежных отраслей лишились работы. Спору нет, отрасль требовала реформирования, но закрывали шахты второпях, словно устроили соревнование: кто больше и быстрее прихлопнет. К примеру, в Англии схожую по масштабам реструктуризацию проводили около двадцати лет. А у нас ликвидировали все без разбору, в том числе и вполне дееспособные шахты – с запасами угля на многие годы, с особо ценными коксующимися марками.

Металлурги уже начали прицениваться к импортному коксу. Неизбежное следствие – сворачивание производства чугуна, стали, проката. Спецы из Международного валютного фонда втолковывали: Россия добывает слишком много угля, отрасль нерентабельна, является обузой для государства, промышленности хватит семидесяти миллионов тонн угля в год, а то и меньше. Это вместо ста тридцати – ста пятидесяти миллионов тонн, которые Кузбасс выдавал на-гора в советское время!

Между тем мир, предвидя истощение запасов нефти и газа, наращивал добычу угля. Некоторые страны уже добывали на душу населения в два, а то и в три раза больше, чем Россия. Было ясно: рекомендации Международного валютного фонда – стремление устранить конкурента на мировом рынке.

Порой доходило до абсурда: например, на открытие нового участка на шахте в Осинниках не нашли ста миллионов рублей, а на закрытие этой же шахты сразу отыскали триста!

Ликвидация шахт осуществлялась без соблюдения технических требований, самым примитивным и опасным способом – путем затопления. Следствием такого закрытия стали частые подтопления территорий и проседание почвы. Заполняя брошенные шахты, вода выдавливала газ на поверхность. Стало опасно спускаться даже в подвальные помещения домов и личные погреба, участились случаи отравления метаном.

Столь поспешное варварское закрытие шахт больно ударило по людям. В целом ряде кузбасских городов им негде было работать: Анжеро-Судженск, Киселевск, Прокопьевск… На карте области появились депрессивные населенные пункты. Здоровые, полные сил шахтеры оказались практически вычеркнутыми из полноценной жизни. Социальное напряжение достигло апогея. Как выжить?!

В первых числах января 1998 года я решил обратиться к кузбассовцам с вопросом о земле. Причин было несколько: массовая безработица, голодовки, нищета довели людей до крайности, нередко речь в буквальном смысле шла о куске хлеба, чтобы не сдохнуть. Выход из этого тяжелейшего состояния я видел в земле. Не случайно во время войны и сразу после нее те семьи, которые имели большие огороды и подсобное хозяйство, жили лучше, могли хоть как-то прокормиться.

Свободная земля была во всех районах нашей области. Та, что пригодна для обработки и возделывания сельскохозяйственных культур. Но часть угодий не использовалась. На мой взгляд, преступление и вершина безответственности, когда земля зарастает бурьяном. Я выступил с обращением по областному телевидению и радио: «Люди, возьмите по пятьдесят соток. Это будет ваша земля, оформим ее в вечное пользование, сможете передавать по наследству. Если не станете сами пользоваться, на ней будут трудиться ваши дети, внуки. Не сумеете сейчас что-нибудь построить, сделаете позже – домик, баньку, гараж. Хочу, чтобы вы почувствовали себя хозяевами, чтобы все были при деле».

Мое обращение было адресовано прежде всего горнякам закрытых и закрывающихся шахт, работникам предприятий других отраслей, молодежи, малообеспеченным и многодетным семьям…

Обратился также к главам