Шрифт:
Закладка:
Повторяю, Примакову не дали развернуться, уже в мае 1999 года его без всякого повода отправили в отставку. Людям это сильно не понравилось, восемьдесят один процент опрошенных заявил, что не одобряет решение президента Ельцина. Чтобы снять возникшее в обществе напряжение, Борис Николаевич решил отметить Евгения Максимовича высшим орденом России – Андрея Первозванного. Но Примаков наотрез отказался принять награду. «Презирал бы себя, если бы взял орден через месяц после того, как меня убрали», – сказал он.
И вот совпадение: вскоре после этого, в июле 1999 года, вышел указ Бориса Ельцина, в котором было написано, что «за большой личный вклад в социально-экономическое развитие Кемеровской области» уже я награжден орденом Почета.
Действительно, мы тогда и экономические показатели подняли, а главное – область угомонили, и все же я сильно удивился, что президент объективно оценил мою работу, хотя я резко критиковал проводимый им курс реформ.
Во мне началась внутренняя борьба: принимать орден или нет. По природе я самоед. Правду говорят, что главные проблемы всегда сидят внутри нас. Не спал ночами, не находил себе места днем. Эльвира Федоровна, видя, как я маюсь, сказала: «Поезжай, Аман!» Но я не мог решиться: «Что люди скажут? Не поймут меня…»
Словом, взвесив все за и против, я понял, что не могу поступить иначе, и официально заявил об отказе от награды. Вот дословный текст правительственной телеграммы на имя Бориса Ельцина: «Иду на этот шаг по принципиальным, моральным соображениям. Девятый год в стране продолжаются так называемые реформы, мое отношение к ним вы знаете. Все эти годы на всех уровнях я заявлял о несогласии с проводимым курсом. Говорил, будучи председателем Совета народных депутатов Кемеровской области, председателем облисполкома, председателем Законодательного собрания и членом Совета Федерации, российским министром…
Не могу соглашаться с курсом, который приводит к снижению уровня и качества жизни абсолютного большинства жителей области и России. Я попросту не могу принять награду от власти, которая ввергла страну в нищету, когда люди остаются без работы. Месяцами, годами не получают они зарплаты и детские пособия. Не могу принять награду, когда Россия ранена в мозг: в образование, в науку, в школу, в учительство. Когда людей умирает больше, чем рождается. Поэтому меня хоть с ног до головы орденами и медалями обвешай, я своих убеждений на орден такой ценой не поменяю».
Из администрации президента ответ пришел почти моментально. Правда, в дипломатических тонах он выдержан не был: «Аман, ты че?! Спятил, что ли?!»
Но это было мое решение, о котором не сожалею до сих пор. Хотя тогда подумал: ну все, мне кранты. Впрочем, поступить иначе я не мог, народ бы меня не понял. Орал громче всех против Ельцина, а за наградой побежал. Не имел я права допустить, чтобы про меня такое говорили. Надо было выбирать, и я это сделал. Хотя, повторяю, боялся последствий. Думал, снимут с должности, сошлют куда-нибудь дальше Сибири. Очень боялся… Но обошлось, можно сказать, пронесло. Прессе, думаю, дали указание помалкивать об этом демарше сумасброда Тулеева. А Ельцину о моей телеграмме, подозреваю, попросту не доложили. А может, ему было все равно.
В конце концов, я не президенту служил и не карьеру делал, когда надо ордена собирать, чтобы улучшить послужной список. Главная награда для каждого порядочного человека, считаю, – жить в ладу с самим собой, со своей совестью и не предавать людей. А в моей жизни так и происходило. Говорю это не для красного словца. Землякам я обязан всем. В том числе и губернаторством.
О возвращении в Кузбасс
Уезжая в Москву в августе 1996-го, твердо знал, что вернусь и буду участвовать в выборах главы региона.
Министром я пробыл чуть более года. Жил в столице, но не терял связи с родным Кузбассом. Постоянные телефонные звонки, письма, встречи с земляками. Кто-то заходил проведать по старой памяти, без особого повода, другие приезжали с региональными проблемами и просьбами как к члену правительства. Словом, я был в курсе всего, что происходило в области. Социально-экономическая ситуация накалялась с каждым днем, среди кузбассовцев росло недовольство. О том, что назначенного ельцинским указом Михаила Кислюка надо менять, стали понимать и в окружении президента. В конце концов дата выборов губернатора была определена – 19 октября 1997 года.
Блок «Народовластие» выдвинул лозунг «Тулеев, возвращайся!». И тут же из областной администрации в Москву на Старую площадь полетели депеши, что Тулеева ни в коем случае нельзя допускать к выборам. От Михаила Борисовича приезжали в столицу специально обученные ребята с пачками денег. Они и ко мне подкатывали, предлагали заплатить, лишь бы не выдвигал свою кандидатуру. Заместитель Кислюка (не хочу называть фамилию) открыто сулил триста тысяч долларов – колоссальная для меня сумма! А для Михаила Борисовича, видимо, вполне посильная, с которой и расстаться не так жалко.
Откуда у губернатора нищего региона такие деньжищи на взятки? Могу только догадываться. В то время существовало так называемое правило «двух ключей». Для передачи любого месторождения на аукцион требовались подписи главы местной исполнительной власти и представителя федерального Минприроды. Мзду брали за все подряд: воду, землю, строительство… Это считалось нормой, чем-то вроде чаевых. По сути, взятка превратилась в особую статью дохода для вороватых чиновников.
Вот и ко мне посланец Кислюка пожаловал с недвусмысленным предложением:
– Какой тебе резон в Сибирь по доброй воле возвращаться? Ты министр, живешь в Москве, другие о таком и мечтать не могут!
Очень чесались кулаки, страсть как хотелось врезать этому посреднику между глаз. Но сдержался, даже обращался подчеркнуто на «вы». Выгнал из кабинета со словами:
– Больше ко мне не приезжайте, сам определюсь, без советчиков и подсказчиков.
Понимая
