В следующий мой приезд в Москву Борис Абрамович затащил к себе на дачу в Петрово-Дальнее. Я поехал, интересно было посмотреть, какой там у него размах. Территория – четырнадцать гектаров, дом в три этажа. Даже лифт есть! Когда-то в особняке жил легендарный маршал Тухачевский, последним хозяином был член ЦК КПСС Воротников.

И на даче мы продолжили политические разговоры, обсуждали, куда надо держать курс России. То, что говорил Березовский, в значительной мере совпадало с моими взглядами.

А еще через пару недель неожиданно меня позвал в гости Черномырдин. И тоже на дачу. Не скрою, я удивился. Все-таки не каждый день приглашает премьер-министр России! Виктор Степанович встретил по-домашнему, в пуловере. Это еще больше подчеркивало неформальный характер общения.

Перед Черномырдиным на столе лежала кипа бумаг, он разбирал их, делал какие-то пометки, накладывал резолюции. Мне кивнул: «Сейчас почту разберу, Аман, и спокойно поговорим». Наедине мы обращались друг к другу по имени, поскольку познакомились еще лет десять назад. Я тогда был начальником дороги, а Виктор Степанович возглавлял объединение «Тюменгазпром».

Председатель союзного правительства Николай Иванович Рыжков на крупных совещаниях, случалось, драл нас по очереди – одного за газ, другого за вагоны. По обыкновению я горячился, пытался возражать, а Виктор Степанович примирительно похлопывал меня по плечу и шептал на ухо: «Молчи, Аман! Целее будешь».

В этот раз, отложив бумаги, Черномырдин завел разговор издалека:

– Чем занимаешься? Говорят, ты коммунистом заделался?

Я даже подпрыгнул на стуле:

– С чего ты взял? Как КПСС распустили, больше ни в одной партии я не состоял. Это Зюганов и его товарищи прилепили мне ярлык перед выборами, чтобы потом голоса моих избирателей отошли кандидату от КПРФ…

Долго мы в тот вечер просидели с Виктором Степановичем. Слово за слово, он предложил мне должность министра по делам СНГ. Я даже рот открыл от изумления: все, что угодно, мог предполагать, но такое…

Областной совет в Кемерове к этому времени распустили, по сути, я никто, без работы и перспектив, загнан, как волк, и вдруг: хочешь стать министром?

Уверен, это Березовский подал идею Черномырдину. Хотя Борис Абрамович никогда не говорил мне этого напрямую. Впрочем, я и не спрашивал…

Разумеется, на прозвучавшее предложение я сразу ответил согласием. Правда, предупредил:

– Если в Кузбассе объявят губернаторские выборы, вернусь туда.

Виктор Степанович лукаво посмотрел на меня и дипломатично сказал:

– Там видно будет. Пусть сначала объявят.

Мне показалось, Черномырдин не вполне поверил моим словам. Кто же по доброй воле поедет из Москвы в провинцию? Но на меня столичный статус никогда не действовал, не чувствовал на себе его притягательной силы. Более того, всегда недолюбливал Москву, раздражался из-за ее толкотни и суеты. Эльвира Федоровна тоже не хотела оставлять привычную среду, поэтому переезжали мы с неохотой.

Сначала нас поселили на государственной даче в Архангельском. За жилье с меня высчитывали по полной программе, чуть ли не вся министерская зарплата уходила на оплату аренды и коммуналку. Нашими соседями оказались Анатолий Чубайс и Борис Немцов. Общались мы мало, иногда встречались, прогуливаясь по дачному поселку. Что и говорить, Архангельское – место красивое, хорошее, но добираться оттуда на работу в центр Москвы – вечная проблема. Министерство по делам СНГ находилось на Варварке, рядом с гостиницей «Россия», на дорогу в один конец уходило не менее часа.

Честно сказать, мы с женой так и не привыкли к столичной жизни, для нас это был тяжелый год. Эльвира, случалось, даже сознание теряла от загазованности на улицах. Пока стоишь в пробке, так надышишься, что потом в себя прийти не можешь.

Правда, через несколько месяцев мэр Юрий Лужков распорядился выделить мне жилье. Так и сказал помощникам: «У Амана денег нет, он нищий, сделайте ему по минимальной цене». Проспект Вернадского по московским меркам район тихий, воздуха там побольше, да и дорога на работу стала короче. Трехкомнатная квартира нам очень понравилась, первый раз так повезло. До этого вечно селились на окраинах. В одном доме с нами жили Надежда Бабкина и Владимир Жириновский.

Сыновей мы с собой не взяли, они уже строили свою взрослую жизнь. Тем более что и у нас не было планов надолго зависать в столице. Эльвира Федоровна уже на второй день в Москве только и мечтала, как бы вернуться назад. В провинции у многих складывается превратное мнение, будто москвичи только и делают, что ходят по театрам, выставкам да ярмаркам. Не знаю, может, кто-то и жил вот так «светски», но мне точно было не до культпоходов. Какие спектакли, если с утра до ночи одна работа? Совещания порой продолжались до десяти вечера. Самое обидное, что часто ты даром не нужен был на этих бесконечных заседаниях, но по должности приходилось присутствовать.

Работали мы с Виктором Степановичем дружно, отношения у нас всегда оставались хорошие, теплые. Не припомню случая, чтобы Черномырдин хоть раз повысил на меня голос. А на других министров мог. Всегда спрашивал мое мнение. Бывало, примем в правительстве нормальное решение, бумагу отнесут на согласование в Администрацию президента, там документ переиначат, вывернут вверх тормашками и выдают потом за постановление кабмина.

Неоднократно я подходил к премьеру с вопросом: «Как же так, Виктор Степанович?! Зачем в Кремле все похабят?» Черномырдин в свойственной ему манере похлопывал меня по плечу. Мол, разделяю, но что поделаешь?

И после моего ухода из правительства мы продолжали нормально общаться, хоть и нечасто. Жалею, что не попал на семидесятилетний юбилей Черномырдина, собирался приехать, но в последний момент дела не отпустили, а Виктор Степанович, мне потом рассказывали, спрашивал: «Где Аман?»

О спорах до драк

Министерству по делам СНГ все сложнее удавалось находить общий язык с бывшими союзными республиками, которые распробовали независимость и постоянно предъявляли какие-то претензии к России. То одно им дай, то второе… Надо было искать компромиссы, договариваться, а как это сделать, если у ведомства, которому поручен столь ответственный участок работы, практически не было ресурсов – ни материальных, ни административных. Только благие пожелания. Помню свое изумление, когда впервые переступил порог министерства. В кабинетах хоть шаром покати, на рабочих местах пусто – ни людей, ни компьютеров, ни даже скрепок с карандашами. Собрал штатных сотрудников. Те смотрели друг на друга с плохо скрываемым удивлением, словно впервые в жизни увиделись.

Выяснилось, зарплаты у людей копеечные, без слез сумму не назовешь. Чтобы как-то сводить концы с концами, народ втихаря приторговывал