городов, районов, земельным комитетам, чтобы помогли людям, решившим заняться землей, встать на ноги, особенно на первых порах. Поддержали техникой, семенами, рассадой, саженцами, удобрениями… Организовали на местах телефоны доверия, по которым любой желающий мог получить консультацию, квалифицированное разъяснение непонятных вопросов землепользования.

Я прикинул: если в Кузбассе станет на двести-триста тысяч собственников земельных участков больше, от этого выиграют все: и власть, и жители Кузбасса. Будет и общегосударственная выгода. Это стабильность, уверенность в завтрашнем дне, благополучие людей.

Ну и что вы думаете? Сильно не разбежались. Взяли землю лишь немногие.

Представляю, что было бы, если бы в каком-нибудь другом государстве руководитель уговаривал сограждан брать землю, причем практически бесплатно…

«Умом Россию не понять». И Кузбасс тоже.

О досках и рельсах

К началу 1998 года общий правительственный долг шахтерам Кемеровской области достиг девятисот шестидесяти миллиардов рублей. Тех, старых, неденоминированных. Уже ничто и никто не мог остановить всекузбасскую акцию протеста, которая началась с перекрытия Транссибирского хода на станции Анжерская, железнодорожной ветки, связывающей Москву и Владивосток. В эту гигантскую сумму входили и долги по зарплате, и регрессные выплаты, и средства на приобретение необходимого оборудования. Я еще до нового года понимал: если правительство продолжит тянуть волынку, шахтеры пойдут на рельсы, чтобы достучаться до Москвы и выбить долги. Как в воду глядел!

Намеченный на 15 января 1998-го протест состоялся. Ночная смена всех пятидесяти четырех шахт области не вышла на-гора. Утренняя смена спустилась под землю. В квершлагах, штреках одновременно «залегли» семь тысяч человек. Шахтеров поддержали учителя, коммунальщики, селяне, в итоге стачка охватила почти четверть миллиона жителей Кузбасса.

Через неделю Борис Ельцин собрал руководителей угольных регионов. И я, разумеется, прилетел. Когда дали слово, повторил то, что уже не раз заявлял: «С такой реструктуризацией надо срочно кончать. Лавочку расплодившихся прихлебателей, убивающих отрасль, следует немедленно прикрыть. Никто и нигде не закрывает шахты без технико-экономических обоснований, это государственное преступление. Людей выбрасывают на улицу без зарплаты и какого-либо пособия. Если человека лишают средств к существованию, что он должен делать, куда идти? Самая доступная дорога – криминальная. Своими руками плодим бандитов, а потом ищем средства для борьбы с ними. По большому счету идет целенаправленное вытеснение России с мирового рынка угля Международным валютным фондом».

Борис Николаевич слушал угрюмо и чутко. Казалось, проникся нашими проблемами. Пообещал без промедлений финансирование отрасли. Но денег мы так и не дождались. Уже в который раз.

Тяжело, конечно, все это вспоминать, но совесть моя чиста. Я делал что мог, не единожды предупреждал тогдашнее правительство, президента: при подобном отношении к нуждам шахтеров в Кузбассе может рвануть так, что никому мало не покажется. Всему есть предел. К сожалению, критическую ситуацию переломить не удалось, и весной 1998 года область действительно заполыхала.

Январские предупредительные акции протеста не привели к изменениям в лучшую сторону, и тогда забастовщики перешли от угроз к делу. Горняки шахты «Сибирская» в Анжеро-Судженске действовали по всем нормам правовых кодексов: отправили требования в правительство, предупредили местные власти о предстоящем митинге. Ответа из Кремля, как и следовало ожидать, не последовало. Через несколько дней шахтеры двинулись колонной на главную площадь города. К ним присоединились горняки с шахт «Физкультурник» и «Анжерская-Южная». Опять молчание из столицы. И тогда 15 мая Анжеро-Судженск вышел на основной ход Транссибирской магистрали, железнодорожный путь Москва – Владивосток. По сути, это самая главная транспортная артерия страны, по которой день и ночь двигались грузовые и пассажирские составы. Началась «рельсовая война».

Внешне все выглядело так: перекрыли Транссиб прямо посреди города, у виадука. Люди вышли и сели на рельсы, поверх разложили шпалы, поставили палатки, лежаки. На высокой жерди вывесили красный флаг. Положили поперек рельсов мощную плаху. Самое страшное, что водка лилась рекой! Было много пьяных мужиков. Все разомлели на жаре, разделись до исподнего, обнажив тела в татуировках. «Не забуду мать родную» – самая невинная надпись. Один забастовщик выйдет, что-то невнятное прокричит, остальные касками застучат по рельсам, дескать, одобряем. Или, наоборот, тем же макаром дают понять: да пошел ты отсюда, трепло! У меня до сих пор в ушах стоит этот грохот и пьяные вопли: «Ельцин, приезжай к нам! Ложись на рельсы!» Напомню: в начале президентства Борис Николаевич публично пообещал лечь на рельсы, если вырастут цены. Они же не только выросли, но взлетели вверх во много раз!

Тогда и у меня появилась охрана. До этого везде ходил один, а тут впервые взял пару крепких парней, страховавших со спины. Поддатая публика легко могла звездануть доской по башке. Особенно ночью. Время было такое. До сих пор корю себя за неоправданный риск, когда пытался что-то объяснить совершенно невменяемой толпе. Никто никого не слушал, люди устали от слов, окончательно разуверившись во власти.

Кремль продолжал играть в молчанку, не реагируя на требования шахтеров, но и те не собирались уступать, упорно сидели на рельсах и глушили горькую. У шахматистов есть термин «цугцванг», когда каждый последующий ход лишь ухудшает ситуацию на доске. Я понимал, что затянувшееся противостояние разрушительно для области, ее экономики. Устав ждать хоть какой-то реакции из Москвы, отправил на имя президента телеграмму: «Транссиб перекрыт из-за неоперативности правительства при решении социальных вопросов угольщиков. Необходимо срочное погашение долгов. Прошу вашего личного вмешательства».

Официальный ответ пришел лишь на пятый день: государственная поддержка выделена. Далее шел перечень шахтерских городов, которым будет оказана помощь, названы конкретные суммы. Под документом стояла подпись – вице-премьер Борис Немцов.

Я зачитал телеграмму бастующим в Анжеро-Судженске. Сообщение не произвело никакого впечатления. Шахтеры отказались верить на слово. «Вот придут деньги, тогда и будем разговаривать». Плаху на рельсах даже не шелохнули.

Через несколько дней, 21 мая, часть суммы из Москвы все же поступила. Но в пять раз меньше обещанного. Народ от этого еще сильнее озверел, почувствовав себя обманутым. Словно кость голодной собаке бросили, чтобы не лаяла.

Забастовка продолжилась, и постепенно на железнодорожных путях в Анжеро-Судженске в обе стороны скопилось более сотни поездов.

Я предпринял еще одну попытку договориться с шахтерами, приехал с утра пораньше, пока они были относительно трезвыми, не успели напиться.

– Ну что вы орете, мужики?! Вас же за пределами Кузбасса никто не поддерживает, не уважает из-за «колбасных» требований. Только и думаете, как бы свое брюхо набить. В глазах страны выглядите рвачами и жлобами.

Ясное дело, такие речи собравшимся не понравились, но они хотя бы прислушались к моим словам. И поменяли тактику. Появились требования позаботиться об экологии региона, повышении заработной платы врачам, учителям, другим работникам