горный тролль! Однако все разрешилось наилучшим образом – Римеран изъявил желание вступить в братство Золотого Щита, чтобы стать арвераном — монахом-воином, защитником веры. «Богов не испугают мои шрамы!» – с усмешкой говорил он и добавлял уже серьезно:

– А тот, кто видит сердцем, вовсе не заметит их.

Хильдегард одобрил и поддержал его решение. «Сын мой, я горжусь тобой! – торжественно произнес он. – Поистине, служить богам – достойная участь… Может быть, даже более достойная, чем быть королем». Он обнял сына и даже прослезился, но в словах его сквозило плохо скрытое облегчение.

Осталось лишь дождаться, пока Римерану исполнится двадцать пять лет. Вступление в орден ранее этого возраста не допускается, и Великий Магистр не пожелал сделать исключение даже для отпрыска королевской крови. Как ни хотел бы Хильдегард ускорить это событие, но благоразумно предпочел не ссориться с могущественным орденом и не настаивать на своем.

А пока Римеран усердно обучался воинским искусствам под руководством мастера Аллария – лучшего наставника, нарочно выписанного из самой Орны. Немногие свободные часы он проводил с младшим братом, Людрихом, и мальчик просто боготворил его. И немудрено… Гвендилена и сама порой ловила себя на мысли, что таким сыном могла бы гордиться любая мать!

Альдерик беспокоил ее гораздо больше. К своим семнадцати годам он стал красивым юношей – высоким, тонким, с одухотворенным бледным лицом и копной золотистых кудрей, небрежно откинутых назад. Он не проявлял никакой склонности к верховой езде и фехтованию, к охоте питал нескрываемое отвращение, читал книги в дворцовой библиотеке и порой наведывался даже в Академию всеобщего знания, учрежденную в Терегисте в незапамятные времена.

Но в последнее время он слишком уж зачастил в поместье Верлинг близ Анвалера, навещать мать и сестру. Каждый раз он возвращался странно задумчивым, молчаливым… Гвендилена не раз ловила на себе его взгляд – слишком пристальный, серьезный, словно он хотел спросить о чем-то, но пока не решался.

Ее немало тревожило то, что именно Альдерику суждено было стать наследником после того, как принц Римеран принесет монашеский обет и уйдет от мира. Порой Гвендилена задумывалась о том, что будет с ней, если Хильдегард отойдет в мир иной раньше ее, оставив ее вдовой, и что-то подсказывало ей, что доброго отношения от Альдерика ей ждать не стоит.

Гвендилена провела рукой по лбу, словно отгоняя неприятные мысли. Как бы то ни было, ей нужен сын – свой собственный, родной, настоящий, выношенный во чреве, рожденный в муках… И она добьется своего, добьется любой ценой!

Впрочем, с недавних пор надежда снова расцвела в ее душе. В последние дни Гвендилена чувствовала себя как-то странно – месячные не пришли вовремя, груди набухли, по утрам слегка подташнивало… Такое уже было, и не раз, но надежды оказывались напрасными и долгожданная беременность не наступила. Может быть, теперь?

– Гвендилена, где ты? – раздался из спальни голос Хильдегарда. – Я, твой король и повелитель, желаю заключить тебя в объятия!

Гвендилена чуть улыбнулась. То ли зелье Гилы все-таки действует, хотя и не в полной мере, то ли годы, проведенные бок о бок, соединяют супругов «как дерево с землею», как поется в старинном свадебном гимне, но с Хильдегардом они близки, как никогда. Пусть в их объятиях больше нежности, чем страсти, и супружеский долг он выполняет не так часто, как раньше, зато теперь он считается с ней, уважает, иногда приходит за советом, а главное – не согревает больше чужих постелей! За все двенадцать лет, проведенных в Терегисте, ни разу до ее ушей не доходил слух об измене короля. «Только ты и я, навсегда!» – сказал он на свадьбе, и эти слова были сказаны искренне.

– Гвендилена!

– Иду, любовь моя! – кротко вымолвила она.

Глава 2

Ночью накануне праздника Йома в королевском дворце в Терегисте никто не спал. Хильдегард завел обычай отмечать праздник середины зимы с особенным размахом. Он не забыл годовщину своей свадьбы с Гвендиленой в замке Кастель-Мар и свое обещание выпивать вдвое больше вина, чем обычно, выполнял неукоснительно!

Большой обеденный зал был украшен еловыми ветками, разноцветными шелковыми лентами и блестящими стеклянными шарами. В камине жарко горел огонь, за столом вино лилось рекой, и слуги сбивались с ног, принося все новые и новые блюда. Музыканты без устали играли веселые мелодии, и пары кружились в танце. Арфы и скрипки, лютни и флейты, сливаясь в единый хор, пели о чем-то хорошем, светлом – о любви и надежде, о радости бытия, о том, что счастье может быть где-то совсем рядом, стоит лишь руку протянуть…

Все знали, что праздник этот особенно дорог королевской чете, хотя почему – говорить вслух было как-то не принято. Гвендилена всеми силами старалась избавиться от всего, что напоминало о ее низком происхождении, о рабском прошлом, о том, что ее дети были рождены вне брака… Под разными предлогами она старалась удалить из дворца всех слуг и придворных, знавших ее в прежние времена, и Хильдегард не препятствовал ей.

Лишь раз в году, в праздник Йома, Гвендилена позволяла себе открывать потайную дверь своей памяти. «Я была рабыней, – думала она, прихорашиваясь перед большим зеркалом, – я родилась в деревне, жила в нищете, меня никто не любил, и даже родная мать хотела сбагрить в монастырь, не рассчитывая выдать замуж. Зато теперь я вышла замуж за короля! Я королева, и знатные люди, которые в прежние времена считали бы ниже своего достоинства даже посмотреть в мою сторону, считают за честь прислуживать мне. Я победила! И не важно, какой ценой».

Этот праздник был для нее днем особого, тайного торжества. Гвендилена каждый год радовалась ему, словно маленькая девочка, и готова была веселиться до утра.

Всегда, но не сегодня.

Гвендилена чуть отодвинулась от стола. Просторное бархатное платье уже не скрывало ее с каждым днем увеличивающийся живот, ноги в узких атласных туфельках сильно отекли, от запаха жареного мяса ее заметно подташнивало, от громкой музыки звенело в ушах… Она с удовольствием предпочла бы удалиться в свою спальню, лечь в постель и, отослав служанок, думать о ребенке, что растет у нее под сердцем уже полгода, прислушиваться к каждому его движению, мысленно разговаривать с малышом… Она всей душой надеялась, что на этот раз родится мальчик, представляла себе его лицо, глаза, улыбку, и даже придумала ему имя – Ригор, в честь своего отца. Вот удивился бы он, узнав, что его внук родится во дворце, станет принцем!

А возможно, и королем. Все ведь может еще измениться, разве