Но Альдерику и этого было мало.

– А может быть, вам стоило бы подумать о монастыре, как надлежит скорбящей вдове благородного происхождения? – осведомился он. – Провести остаток жизни в молитвах и благочестивых размышлениях после смерти горячо любимого супруга – разве это не достойный удел?

Гвендилена сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. «Ах ты, щенок! – думала она. – А ведь когда-то я меняла тебе пеленки… Надо было придушить тебя в колыбели или выбросить в окно!»

– Вы можете не тревожиться, я сумею достойно позаботиться о семье, – Альдерик заговорил мягко, словно и в самом деле хотел утешить ее, – своих сестер – обеих сестер! – подчеркнул он, – я выдам замуж и наделю приданым, старший брат уже выбрал свой путь, скоро он вступит в орден… Может быть, и младший через несколько лет захочет последовать его примеру, явив пример братской любви?

Пол закачался под ногами у Гвендилены. При мысли о том, что ее могут разлучить с крошечным сыном, она почувствовала себя так, словно у нее сердце вынимают из груди – еще живое, бьющееся, трепещущее сердце!

Словно уловив ее мысли, Альдерик продолжал:

– А о младенце – кажется, его зовут Ригор? – сумеет позаботиться моя мать, когда вернется во дворец. Она всегда была добра и милосердна…

Он чуть помедлил и повторил зачем-то:

– По-настоящему добра.

Гвендилена почувствовала, как ей застилает глаза багровая пелена гнева. Если бы ярость могла убивать, Альдерик уже лежал бы мертвый на полу!

– Мой муж еще жив! – крикнула Гвендилена. – Не смей хоронить его раньше времени!

Голос ее звонким эхом раскатился под дворцовыми сводами. Даже Альдерик замолчал, застыв от изумления. Одним движением руки Гвендилена отодвинула его с дороги и зашагала дальше.

Туда, где ждал ее сын.

Глава 5

– Госпожа королева, проснитесь!

– М-м… Что такое?

Гвендилена открыла глаза и обнаружила, что заснула одетая, с маленьким Ригором у груди. Солнце стояло уже высоко… Малыш безмятежно посапывал, чуть улыбаясь во сне, чмокал крошечными губками, и Гвендилена невольно залюбовалась им.

– Госпожа королева… – чья-то рука осторожно коснулась ее плеча, – простите, но король…

Вспомнив события вчерашней ночи, Гвендилена невольно вздрогнула. Она быстро застегнула платье на груди и села на ложе.

– Что с моим мужем? – спросила она. – Что с ним? Говори скорее!

Только сейчас она увидела, что все ее фрейлины, служанки и няньки маленького Ригора собрались вокруг. На лицах женщин сияли радостные улыбки… Но главное – все они были в обычной одежде, а не темно-сером «полутрауре»!

И Гвендилена поняла все.

– Его величество пришел в себя! – торжественно провозгласила Альдена, старшая из придворных дам. – Лекарь говорит, что это чудо, но он жив и будет жить. Его величество желает видеть вас, чтобы выразить свою любовь и признательность, госпожа королева!

Гвендилена чувствовала, как по щекам текут слезы, и не вытирала их. Все, что было с ней прошлой ночью, отступило куда-то далеко, рассеялось, как ночной кошмар, растаяло, как тает снег на весеннем солнце…

Но не совсем. Где-то далеко, в глубине сознания, осталась маленькая черная точка, напоминающая о пережитом страхе, беспомощности, гневе и отчаянии. Гвендилена чувствовала, что никогда, до самой смерти не сможет забыть об этом, и знала, что это было правильно.

– Да, конечно, – чуть слышно вымолвила она, – подайте мне платье – то, с золотыми кружевами… Я хочу, чтобы мой супруг увидел меня красивой.

Гвендилена бережно передала младенца на руки няньке. Удивительно, но маленький Ригор продолжал безмятежно спать! Служанки радостно захлопотали вокруг нее – принесли платье, помогли переодеться, затянули шнуровки на спине и рукавах, быстро и ловко уложили волосы в прическу с косами – ту, что Гвендилена особенно любила. Потом на маленьком столике они разложили несессер с духами, помадами и притираниями и принялись румянить ей щеки, подводить глаза и губы, подкрашивать брови специальной кисточкой…

Взяв в руки зеркало, Гвендилена осталась довольна собой. На лице не осталось и следа от тревоги последних дней – напротив, оно сияло свежестью! Конечно, большей частью это была заслуга умелых рук служанок и снадобий в маленьких баночках, но стоит ли об этом думать?

– Благодарю, – Гвендилена чуть улыбнулась, – вы хорошо поработали. А теперь пора – мой муж, мой господин и король ждет меня!

* * *

Прежде чем войти в покои Хильдегарда, Гвендилена отослала сопровождающих ее придворных дам… И чуть замешкалась на пороге. Король, лежащий в постели, чуть приподнялся навстречу ей. Он выглядел слабым, изможденным, но в его глазах сияла такая любовь и радость, что Гвендилена невольно почувствовала, что вот-вот заплачет.

– Ты прекрасна, дорогая! – вымолвил он. – Оставь нас, Седрах, я хочу побыть наедине с супругой.

Лекарь попытался было возразить, но один взгляд короля заставил его вжать голову в плечи и шмыгнуть за дверь.

Гвендилена подошла ближе, села на постель. Она взяла руку короля, поразившись про себя, какой худой, бледной и бессильной стала эта рука, и уткнулась лицом в ладонь. Неожиданно для себя самой, она расплакалась, нимало не заботясь о том, что с таким трудом и тщанием наложенная косметика растечется по лицу. Теперь это было совершенно не важно…

– Только ты и я, навсегда, – тихо вымолвил Хильдегард, поглаживая ее волосы, и, помолчав, словно для того, чтобы набраться сил, добавил: – Благодарю тебя.

Глава 6

Хильдегард вскоре выздоровел, но таким, как прежде, уже не стал. Казалось, после болезни что-то надломилось в нем… И надломилось необратимо.

Он стал осторожен и медлителен, словно старик, и, бывало, подолгу сидел у окна, устремив невидящий взгляд в пустоту. Если его неожиданно окликали, он вздрагивал всем телом, как человек, которого внезапно разбудили, и какое-то время испуганно озирался по сторонам, словно не вполне понимал, где находится.

Плечи его сгорбились, волосы висели тусклыми безжизненными прядями, возле губ залегли скорбные складки… Но главное – король совершенно утратил всякий интерес к жизни! Больше не слышно было во дворце музыки и песен, веселые пиры превратились в унылые трапезы, большей частью проходящие в молчании, а о том, чтобы сесть на коня или отправиться на охоту, он и вовсе уже не помышлял.

Теперь он все больше времени проводил в молитвах и размышлениях, даже начал читать книги – в основном, сочинения мудрецов древности, – чего раньше за ним никогда не водилось. Из своих роскошно убранных покоев он перебрался в небольшую комнату, больше напоминающую монашескую келью, где помещались только узкое и жесткое ложе, стол и книжный шкаф. Бывало, что