Целыми днями в квартире звучала музыка, – к этому еще надо было привыкнуть, – Надя готовилась к поступлению в колледж. В паузах она стремительно перемещалась на кухню – всегда босиком, всегда что-то напевая, – там, небрежно орудуя ножом, отрезала кусок колбасы, хлеб и, надкусывая на ходу бутерброд, убегала обратно.

Иногда, задумавшись под гудение кофемашины, она смотрела в одну точку, пальцы беззвучно бегали по краю подоконника, отрабатывая сложный пассаж. «Доиграв», она забирала чашку с покачнувшейся светло-коричневой пенкой и снова возвращалась к пианино.

Вечером ужинали на маленькой кухне, поочередно. Сначала родители – они теперь часто что-то обсуждали друг с другом вполголоса. Потом, быстро побарабанив ноготками по двери, Надя заглядывала к брату в комнату.

– Илюха, нам оставили половину убитой птицы. Съедим?

– Съедим, – охотно соглашался Илья.

Обычно они не расходились после ужина, у обоих появилась привычка к долгим разговорам о чем угодно – от музыки до романов Толкина, культуры хиппи или религии сикхов. Пристрастия и интересы у них были очень непохожие, и Илью забавляло, как быстро Надя переходила от насмешливых реплик к возмущенным язвительным монологам.

Однажды, вдруг поменяв тему, она поинтересовалась:

– Скажи, а у тебя с Лизой – все?

Неожиданное упомянутое вслух имя застало Илью врасплох.

– Это что за вопрос, Заяц? – строго спросил он.

– Ты же не убрал ее контакт из скайпа? Просто я хочу точно знать, вернешься ты к ней или нет, – упрямо продолжила Надя.

И, сникнув под взглядом Ильи, сердито забубнила, отколупывая с ногтя розовый лак:

– Понимаешь, мне не хочется жить целый год под присмотром какой-то нудной родственницы, которую я даже толком не знаю. Мне было бы лучше, если б ты остался дома.

Илья озадаченно молчал.

Надя, скосив глаза, осторожно взглянула на него и тут же тихо изумилась:

– Ты что, ничего не знаешь? Вот это да… Нет, ты правда не знаешь?

Она подалась к Илье и зашептала, радостно мерцая глазами:

– Отцу предложили работу в мексиканском университете. Контракт на год, отъезд в августе. Мама едет с ним. Они не хотели мне говорить до экзаменов. В общем, я это случайно узнала. Только ты не говори им, ладно?

В июле Надю зачислили в колледж, а через три недели состоялся отъезд родителей. В реальность второго события до последнего момента, кажется, никто не верил.

Уезжали рано утром, у подъезда уже стояло такси, а мать все еще металась по квартире, силясь вспомнить, куда положила какую-то необходимую вещь, назвать которую наотрез отказывалась. Отчим, измотанный бестолковостью сборов, в печальном изумлении стоял у открытой настежь двери, держал в руках плотно набитый баул и ни за что не хотел поставить его на пол.

Наконец, спустились вниз, втиснули чемоданы в багажник такси, уложили сумки на заднее сиденье, опомнились и расцеловались.

Захлопали двери, пиликнул сигнал, мать, обернувшись, помахала рукой; машина объехала клумбу и исчезла в арке.

Когда поднялись в квартиру, Надя скинула туфли, решительно протопала босиком в комнату, села за пианино и заиграла марш из «Трех апельсинов».

Осень наступила на неделю раньше, из затакта: сильно похолодало, целыми днями лил дождь. В первые дни после отъезда родителей квартира казалась слишком просторной и тихой, она как будто еще не привыкла к тому, что в ней теперь живут только двое.

Правда, однажды, в начале сентября, возвратившись с работы, Илья увидел в прихожей целую поляну незнакомой обуви и ворох чужих курток. Пахло пельменями, сваренными с лавровым листом, в комнате в четыре руки бурно играли на пианино. На кухне взъерошенная девочка курила у приоткрытого окна, держа сигарету по-солдатски, тремя пальцами. «Привет. Я – Вика», – сказала она.

С остальными Илью позже познакомила Надя, но он тогда никого не запомнил. Впрочем, это и не понадобилось, из всей компании у них потом бывали только трое: Вика, ее друг Дима – он жил где-то недалеко – и Леша.

Илье, по его взрослой наивности, все еще казалось, что интересы Нади касаются только музыки: разговоры, занятия, вечера в консерватории. А она вдруг объявила: «Влюбилась!» Он удивился и не сразу поверил, подумал – дурачится, однако уточнил:

– В Лешу, что ли? Он странный какой-то.

– Он потрясающий! – промурлыкала Надя, как будто и впрямь дурачась. – И он невозможно талантливый! А ты видел, какие у него пальцы?

Леша стал часто появляться у них дома. Высокий, худой, глаза темные, без улыбки, прямые черные волосы собраны в хвост. Пальцы, действительно, необычайные, словно в каждом на одну фалангу больше. Из-за этого его жесты казались немного манерными, ломкими, но Наде очень нравилось. Она с некоторых пор стала, как и Леша, носить длинный шарф, переняла словечки, манеры и даже волосы завязывала так же, как он.

Илья иногда ловил себя на мысли, что этот парень ему мешает, как непрочная, чужеродная деталь в механизме жизни, как лишний человек в компании. И думал – ну а если бы не этот, а другой? Ответа пока не было.

Именно Леша ему позвонил той ночью после аварии. Он говорил так медленно, будто забывал слова. Уже догадываясь и боясь услышать главное, Илья перебил его и спросил совсем не то, что хотел:

– Да что там с тобой, ты цел?

– Все целы. Надя только…

Врач, заполняя выписку, спросил:

– Ухаживать сами будете?

Илья пожал плечами – ну да, а кто же еще?

– Я вообще могу работать дома, – добавил он для убедительности.

Ручка на секунду остановилась, врач без всякого выражения взглянул поверх очков на Илью, тут же снова быстро застрочил и подписался внизу.

– И вот еще, – он взял из стопки визиток одну, положил поверх исписанного листа. – Если что, – любые изменения, потеря сознания, – звоните.

– Спасибо.

– Пусть спит побольше, телевизор-компьютер исключить, про лекарства не забывайте. Заговорит – реагируйте спокойно, не волнуйте ее и сами не волнуйтесь. И форсировать события не надо.

– Да-да. А как вы думаете…

Врач поднялся, Илья тоже.

– Что бы я ни думал, все произойдет так, как произойдет. Важно что?

– Что?

– «Ничему хорошему не помешать…

– …и ничего дурного не допустить», – закончил Илья. – Ну да, ну да…

– Совершенно верно. Всего доброго.

К переезду Надя отнеслась спокойно, почти безразлично: по пути смотрела на дома, на небо, на поток машин.

Дома она прошла в комнату и забралась с ногами на диван. Огляделась, будто прислушиваясь к чему-то, потом притянула к себе подушку, обняла. Илья почему-то обрадовался – она и раньше так сидела, именно в этом углу дивана, у пианино, всегда поджав колени, и подушку обнимала точно так же. Он сел рядом, сказал: «Ну вот, ты дома». Надя, подумав, серьезно согласилась:

– Да.

Илья закашлялся, поднялся и вышел. На кухне он высыпал в раковину картошку из пакета, включил воду.

– Ничего, выплывем, – бормотал