кухне. Он сидел за столом, а она стояла у приоткрытого окна. Оба молчали, в воздухе висела изогнутая линия дыма, запах был очень знакомый – Леша курил такие же сигареты, так всегда пахло от его шарфа, длинного вязаного шарфа из черной шерсти. Кто-то на цыпочках входил в комнату, но Надя сделала вид, что спит, а потом и правда уснула.

Леша пришел дня через три или четыре. Надя слышала, как он поздоровался с Ильей, коротко засмеялся и тут же начал что-то быстро и сбивчиво объяснять. Голос его показался ей нарочито бодрым, громким и даже резким. Она отложила книгу, обернулась. В прихожей что-то зашуршало – таинственно и празднично, как букет в целлофановой упаковке. Леша вошел и остановился в дверях, обнимая большую мягкую игрушку в прозрачном пакете. Кажется, собаку.

Он посадил ее рядом с Надей, но тут же, спохватившись, забрал. Неловко стянул шуршащий пакет, скомкал его, вручил Илье, а собаку – белую и кудрявую, с холодноватым запахом искусственного меха – снова вернул на диван.

Он хотел еще о чем-то договорить с Ильей, закончить тему, но увлекся, стал вдруг суетливо-многословным, возбужденным.

Надя следила за Лешиными руками – пальцы его иногда казались слабыми, почти бескостными, но вдруг кисть взлетала, раскрывалась, ломко обозначая углы суставов, потом снова опадала, и ладони медленно потирали одна другую.

Надя никак не могла вспомнить, почему ей раньше нравилась эта его манера притягивать взгляды к своим рукам. И неужели он всегда говорил так же громко, срывающимся на два тона баском и так отрывисто смеялся, откидывая назад голову? От него слегка пахло чем-то очень чужим, но смутно знакомым – карамельным, малиновым.

Илья вышел, Леша замолчал и сцепил пальцы в замок.

Надя изучала взглядом манжет его темно-зеленого джемпера – слегка надорванный с поехавшей петлей, потом – плечо, растянутый ворот, линию подбородка, сжатые губы…

Заглянул Илья, спросил: «Может, чаю?» – или только собирался спросить.

– Нет, – быстро сказала Надя. Она беспокойно посмотрела на брата и, прежде чем тот успел сказать что-нибудь примиряющее, повторила:

– Нет.

Леша удивленно вскинул брови, усмехнулся, медленно соединил кончики пальцев.

Стало тихо.

– Ну… нет – так нет, – он облегченно вздохнул и поднялся.

Проводив его – молча, если не считать нескольких предупредительных междометий, Илья вернулся, сел на пол возле Надиных ног и устало спросил:

– Надь… Ты же вроде его любила?

Он посмотрел на нее снизу вверх, нетерпеливо потянул за мыс шерстяного носка.

– На-дя…

Она открыла книгу на середине, пролистала несколько страниц и шепотом прочла: «Нет».

Илья незаметно для себя почти свыкся с тем, что отвечает теперь на незаданные вопросы, предполагает ход мыслей, которого, возможно, и не было, реагирует на выражение взгляда и как будто не ошибается.

Засыпая, он всегда с болезненным удивлением перебирал в уме события этого года, искал какую-то точку во времени, в которой все могло решиться иначе. Иногда оказывалось, что все равно не могло, а иногда в полусне вдруг оборачивалась через плечо Лиза. Она говорила что-то непонятное, потягивалась, сводя лопатки между двумя тонкими длинными бретельками, выгибала спину, потом привычным движением безымянного пальца заправляла шпильку в кое-как собранные на затылке вьющиеся волосы, еще не рыжие, а темные…

Утром он никогда не помнил сна, смотрел на часы, раздвигал шторы или не раздвигал, а просто включал настольную лампу возле монитора – ничего нового за окном не было. Дождь. Почти невидимый, не меняющий ни цвета, ни освещения. Но иногда начинали стучать крупные капли по подоконнику (почему-то всегда думалось «по позвоночнику»), и к обычным дневным звукам примешивался монотонный шорох. И так всю неделю.

Что-то изменилось в ночь на воскресенье – звуки стихли. Под утро комната светилась рассеянным ватным светом. Илья, едва открыв глаза, догадался: снег.

Он отодвинул штору и зажмурился – все белое! Дом напротив почти неразличим, ничего не видно, только обведенные снегом ветки и аккуратный продолговатый сугроб на подоконнике, немного разрушенный с краю свежим отпечатком птичьих лап.

– Надька! – Она еще спала, обернувшись одеялом до самой макушки и высунув наружу одну ногу. – Надька, подъем! Гулять идем. Завтрак потом, все потом, сначала – гулять!

Сборы оказались сложнее и путанней, чем можно было представить. Впрочем, Илья ничего такого и вовсе не представлял, полагая, что все как-нибудь произойдет само собой. Однако, чтобы найти нужные ботинки, пришлось вытащить из шкафа с десяток коробок с зимней обувью, спотыкаясь о них, искать на полках шапку и перчатки, в которых Надя прошлой зимой ходила на каток. Зато теплая куртка с капюшоном нашлась сразу.

Лифт, отсчитав четыре этажа, выпустил их в желтоватый холл, освещенный тусклой лампой дневного света. Илья распахнул перед Надей подъездную дверь.

Оба вышли и остановились. Илья, хитро улыбаясь, осторожно толкнул сестру локтем:

– Да?

Надя посмотрела вверх и безмятежно улыбнулась. Она перевела взгляд на Илью, собираясь что-то сказать, но сзади хлопнула дверь. Вышел старик с рыжим сеттером на поводке.

Пес забегал, суетясь и смешно поднимая лапы, между делом обнюхал ботинки Ильи и край Надиной куртки.

Старик прошел мимо, легко хлестнув пса сложенным поводком. Сеттер отбежал в сторону, наскоро задрал ногу возле занесенной снегом урны и исчез за разлапистым белым кустом.

Почему-то Илье казалось, что именно сегодня что-то изменится к лучшему, может, не сразу, не вдруг, но перемена наступит именно с этого дня. «В самом деле, – думал он, – пора уже. Когда же еще, если не сегодня…»

Надя шла рядом, крепко держала его за руку и с любопытством смотрела по сторонам; нос у нее порозовел, от дыхания возле губ появлялось облачко пара. Не хватало только слов, самых обыкновенных слов – про разноцветных детей на горке, про самостоятельную пегую собаку, рысцой бегущую мимо по своим делам, про кое-как укрытый снегом светофор с леденцово-зеленым глазом.

В парке возле пруда выяснилось, что Надя потеряла перчатку. Одна была в кармане куртки, а вторая пропала.

– Посиди здесь, пожалуйста. – Илья усадил Надю на спинку лавочки. – Я, кажется, знаю, где искать. Пойду посмотрю. Я скоро!

Почти сразу он обернулся, крикнул: «Ты только не уходи никуда, хорошо?» – и быстро пошел по аллее. Далеко впереди, в белой перспективе стволов, веток и фонарей, бесшумно мелькали машины. Навстречу медленно шла женщина в красном берете, довольно пожилая, но с надменным кокетливым взглядом и ярко накрашенными губами. Илья едва не столкнулся с ней, когда снова обернулся, чтобы посмотреть на Надю. Женщина что-то напевала про себя, на торопливое извинение она отреагировала величавым кивком и, продолжая напевать, пошла дальше.

Илья вспомнил, что утром, во время одеваний в прихожей, он тоже напевал: «Help, I need somebody…» – а Надя тихо смеялась. Все-таки странный сегодня день, очень странный.

Знакомую перчатку, серо-голубую с белым узором, он увидел издалека. Ее кто-то пристроил на