Но вот неделя закончилась, и дед Арсений осознал, что закончилась она крайне неожиданно. Сейчас он уже не был так уверен в своих планах.

Настенные часы показывали девять вечера, из приоткрытой двери дуло, на плите в ковшике булькали яйца, Шурик из телевизора пел, что денежки принес за квартиру за январь, а дед Арсений все стоял и молчал. И в его голове была только одна мысль: «А эта Смерть… Она сама так сияет, или во всем гирлянда виновата?»

У него не было ни единого сомнения, что женщина перед ним сказала правду. Уж очень серьезные у нее были глаза, уж какой необычный у нее был вид, уж так ярко она светилась.

– Я Смерть, – повторила она.

– А я… – Дед Арсений откашлялся. – А я тут стою как дурак, в рассоле! И все никак не предложу вам войти.

Смерть шагнула с порога – дверь за ней бесшумно закрылась, сквозняк перестал, в квартире потеплело. Крошечная комнатка, она же кухня, подмигнула Смерти желтой лампочкой, а гирлянда будто испугалась, и огоньки ее заметались. Дед Арсений не обратил на все это никакого внимания – он занялся делом: закатал рукава, собрал осколки, задвинул подальше деревянный ящик – виновника неловкости.

– Вы уж извините, голубочка Смерть, – говорил он, вытирая пол клетчатой тряпкой, которая подозрительно походила на рубашку, – теперь тут будет уксусом вонять. А зимнему салату придется обойтись без огурцов… Вы любите зимний салат?

Лицо Смерти никак не изменилось, она снова сделала шаг.

– Ну вы что, не знаете? – удивился дед Арсений. – Зимний салат – это бишь оливье. Оливье – это если по-модному. А зимний – по-простому…

Смерть сделала еще один шаг. Теперь она стояла у стола, накрытого скатертью-клеенкой. На клеенке были нарисованы тарелки с фруктами, и дед Арсений переводил взгляд с них на Смерть и обратно. В ее облике было много странного, но больше всего удивляли тяжелые бусы, сделанные из нанизанных на прочную нить яблок. «Как у меня на скатерти», – подумал дед Арсений. А потом хлопнул себя по лбу:

– Что ж я вам все про оливье да про огурцы! Какой из меня хозяин! Даже не предложил присесть к столу. Вот, будьте любезны… Только не на ящик… На ящик не надо. – Арсений пододвинул Смерти стул со спинкой, а сам сел рядом – на старую косоногую табуретку.

Но Смерть осталась стоять.

– Глядите, как я комнату украсил, – как ни в чем не бывало улыбнулся дед Арсений, – даже до потолка долез. – Он мотнул подбородком вверх, отчего его седые космы встрепенулись. На потолке висели «дождинки», кусочками ваты приклеенные к побелке. Они весело серебрились в свете, льющемся от гирлянды и от Смерти.

– Но если бы я знал, что буду встречать Новый год в компании с такой красивой женщиной, я бы еще флажки повесил.

Смерть подняла брови. Впервые в ее лице отразилось что-то живое. «Какие, к черту, флажки?!» – словно говорили ее глаза.

Но деда Арсения не смутил этот взгляд. Он широко улыбнулся и пододвинул стул поближе. Смерть помедлила, но все-таки села.

– Вы в самом деле красивая! На мою жену похожи, – продолжил Арсений. – Та тоже пышная, глаза серьезные, юбка длинная, почти как у вас – только не красная, а синяя. И бусы… Правда, не такие большие. – Он кивнул на яблоки Смерти. – Ух, красавица-Марийка!.. Хотя чего я вам рассказываю? Вы с ней встречались. – В глазах деда Арсения мелькнуло что-то грустное, но почти сразу угасло – огонь той печали давно потух. – Да что я все о себе, давайте поговорим о вас? Надолго вы в наши края?

Смерть покачала головой:

– Нет, мне уже пора. И тебе, стало быть, тоже, – она встала со стула, – пойдем, Дедуган.

Повисло молчание. Арсений вытаращился на Смерть, прикрыл усатый рот ладонью, замер, не веря своим ушам… И расхохотался!

– Как ты меня назвала? Дедуган? Во дает! Дедуган! – Арсений все смеялся, хлопая себя по коленке, ему даже пришлось снять очки, чтобы не уронить их. Он и сам не заметил, как перешел со Смертью на «ты», а Смерть не заметила тем более – ее лицо сделалось таким ошарашенным, что стало почти человеческим.

– Дедуган, – неуверенно повторила она.

Арсений разразился новым приступом хохота, а Смерть застыла, озадаченная.

– У меня так написано. Твое имя: Дедуган.

Арсений вытер со щек озорные слезы:

– Ох, ну ты даешь… Дедуган! Так меня только сосед зовет – тот еще упырь. – Он погрозил потолку кулаком. – Вон как топает, у меня скоро все дождики с потолка отвалятся. – Потом поглядел на Смерть, в щелочках его глаз еще сияли смешинки: – Можешь звать меня Арсений Петрович. А лучше просто Арсений.

Смерть задумалась. Потом неуверенно кивнула – будто самой себе.

– Хорошо, – сказала она. – А теперь пойдем.

– Куда на ночь глядя-то! – возмутился дед Арсений. – Ты, голубочка, не торопи коней, давай мы сперва салатик поедим…

Смерть вздохнула. Ее лицо снова сделалось нечеловечески спокойным – отстраненным, истинным лицом Смерти. Похоже, что она уже тысячи тысяч раз слышала все эти отговорки.

– Нет, Арсений.

Ее сияние стало ярче, а яблоки запахли так сильно, что дед подумал: «Из одного только запаха можно варенье варить». Смерть как будто выплеснулась из берегов, оказалась сразу везде, заняла собой маленькую комнатку-кухню от пола до потолка… Ее рука потянулась к деду Арсению…

– Шампанского? – …и ее тонкие пальцы сомкнулись на хрупкой ножке фужера. Да уж, дед ты наш Арсений, возмутительно проворный дед!

Смерть, изумленная, сжимала стекло, сейчас бокал треснет в ее руке и разлетится осколками…

– Нет-нет-нет, голубочка. Это семейная реликвия, ее негоже колотить, – мягко сказал дед Арсений и накрыл ее руку своей сморщенной широкой ладонью. Рука Смерти, на удивление, оказалась теплой. И какой-то искристой – кололась огоньками. «Как если отсидишь ногу и пытаешься потом на нее наступить», – подумал дед Арсений.

– Давай, голубочка, проводим старый год. Понимаю, у тебя этих годов было как снежинок в сугробе, хе-хе! Но все же каждый год чем-нибудь да приметится. – Он поднялся с табурета, потер затекшую спину, пошел к холодильнику, достал бутылку.

– Мне сегодня ну никак нельзя помирать, голубочка, – сказал он и бросил взгляд на деревянный ящик, задвинутый в угол комнаты. – Закрой уши.

Хлопок прокатился звоном по комнатке-кухне, пробка улетела в потолок, две дождинки отвалились от побелки, и одна из них серебристым вертолетиком спустилась деду Арсению на лохматую макушку. Другая – скользнула Смерти на плечо.

Смерть сняла дождинку с плеча и подняла строгий взгляд на Арсения.

– Какая ты крепкая женщина! – восхитился он и плеснул ей в бокал. – Бутыль, как пушка, громыхнула, а ты даже не дрогнула. Хотя я слыхал громы и помощнее… Хе-хе!

И будто ответом ему был грохот с потолка. И неразборчивые вопли.

Дед Арсений встрепенулся, понесся к синим дверцам чулана –