– Вы имеете в виду потакание своим желаниям?

– Нет. Я имела в виду другое. Я же видела, что вам это далось нелегко, – ее голос низкий, с акцентом. Может быть, итальянка? Мне почудилось что-то этакое, когда она выступала перед нами. Хотя она почти ничего не сказала: что переехала в город, ищет группу…

– Сегодняшний вечер был для вас полезным?

– Может быть, – она пожимает плечами, это очень по-галльски, очень небрежно, так что, возможно, она француженка. Кем бы она ни была, я не могу перестать смотреть в ее глаза, которые доминируют над ее угловатым лицом. Никто никогда не назвал бы эту девушку хорошенькой. Но все же она так очаровательно выглядит, что я чувствую: она должна быть на экране, в фильме, а не здесь, в реальной жизни.

– Вы вернетесь? – любопытствую я.

Она впервые улыбается.

– А вы?

– Я часть меблировки, – отвечаю я.

Думаю, она старше меня, но ненамного. Я почти жалею, что упомянул на сеансе, что у меня есть девушка. Но, наверное, все-таки к лучшему, что я это сделал.

– Ну, тогда до следующего раза. Может быть, – она допивает кофе, выбрасывает стаканчик в мусорное ведро и выходит из конференц-зала.

Я понимаю, что не спросил ее имени, и у меня нет возможности узнать, увижу ли я ее когда-нибудь снова.

– Здравствуйте, меня зовут доктор Палмер, и я вижу, что у вас возникли некоторые проблемы с вашими тестикулами.

Керри позволяет себе лукаво улыбнуться и растягивается на диване. Испытание наихудшими сценариями, похоже, единственное, что доставляет ей удовольствие в эти дни.

– О да, доктор. Ужасная проблема с моими драгоценными жемчужинами!

Я бросаю на нее страдальческий взгляд.

– Серьезно, Керри?

Она поднимает брови.

– Для тебя я сейчас мистер Плам, – но она дразнит меня нежно, и за это стоит держаться. Однако я все еще нервничаю, и не только потому, что я на диетической коле и риталине.

– Мне нужно осмотреть вас, вы не против, мистер Плам? И я собираюсь пригласить кого-нибудь еще поприсутствовать в комнате для осмотра.

– Как пожелаете, доктор, – она тянется к бокалу с вином и делает глоток. Превращается обратно в Керри. – Хорошо, с нами наставник, чтобы осмотреть гонады мистера Плама. Что ты делаешь дальше?

Пока я описываю процесс, она рассказывает мне, что я могу обнаружить, основываясь на сценариях из ОСКЭ.[64]

– Итак, вот что ты видишь – яички, которые выглядят, как мешок с червями. Каков диагноз?

Я закрываю глаза, пытаясь представить картинку из учебников, так как никогда не видел этого в реальной жизни.

– Если я попрошу вас лечь, изменится ли их внешний вид?

– Хорошее решение. Да, изменится. Что еще?

– Хм… сколько вам лет, мистер Плам?

– Мне шестьдесят один.

Я диагностирую варикоцеле и предполагаю, что радиотерапия, вероятно, будет лучшим лечением, если все подтвердится.

Керри кивает.

– И это все?

Она пристально глядит на меня, и, несмотря на то что я во многом разочаровал ее, я чувствую, что она хочет, чтобы сейчас я все сделал правильно.

Я закрываю глаза. Что еще это может быть в таком возрасте? Рак? Я пытаюсь представить себе сосуды и вены и понять, что еще может за этим скрываться.

– Думаю, мы также сделаем анализы, чтобы исключить… инвазивную почечно-клеточную карциному?.. – мой голос неуверенно повышается.

Она закрывает книгу и бросает ее на ковер.

– Ты прошел.

– Думаю, тебе это тоже пригодится. Для твоего будущего.

Ее улыбка становится натянутой, и впервые я замечаю черные круги вокруг ее глаз. Чего я не вижу? Для постановки диагнозов у нас есть эти бесконечные мнемоники – DR GERM для осмотра брюшной полости и SOCRATES для оценки боли.

Вот если бы только кто-то был способен диагностировать катастрофы в отношениях…

Я не осмеливаюсь прямо спросить, что ее беспокоит. Вдруг, если она скажет мне правду, последняя твердая плита моей жизни сдвинется, и я провалюсь в пропасть?

– Об этом будущем… – начинает она. Румянец, который вино придало ее щекам, кажется, исчез. Что будет дальше?

– Хм-м?

– Я думаю… Я думаю, что собираюсь отложить это на год. Ну, вообще-то, я уже это сделала. Не о чем беспокоиться. Я просто полагаю, что, раз уж пока еще не определено, в какой деканат ты пойдешь, нам троим так было бы легче.

Я смотрю на нее, и она поддерживает зрительный контакт, но я не могу сказать, искренна ли она сейчас.

– Серьезно? Керри, ты вкалывала как сумасшедшая, чтобы получить свои пятерки и начать учиться уже в сентябре этого года! Я не понимаю…

Она встает.

– Для меня это имеет смысл. В любом случае спорить ни к чему. Дело сделано. Годом больше, годом меньше – не столь важно, так ведь?

Когда она выходит из комнаты, я уверен: она что-то недоговаривает. При этом я сознаю, что у меня нет никаких шансов выяснить, в чем дело.

16 февраля 2005 года

40. Керри

Элейн сидит в приемной в своем инвалидном кресле, устремив взгляд прямо перед собой. Вдали от дома она выглядит совсем по-другому, и я проклинаю себя за то, что не заметила перемен раньше. Дряблая, пожелтевшая кожа покрывает ее щеки и ключицы, как будто ее тело под ними уменьшилось при стирке.

Мы обе знаем, что добром это не кончится.

– Элейн Палмер, пожалуйста.

Медсестра ведет нас в смотровую. Коридор такой узкий, что нам приходится делать три попытки, чтобы протащить инвалидное кресло Элейн через дверной проем. У консультанта пышная грива седых волос, которая ниспадает ему на лоб. Когда медсестра следует за нами в палату и прислоняется к кушетке для консультаций, мое чувство обреченности растет.

– Миссис Палмер, я мистер Грир. Спасибо, что подождали. Сейчас у меня была возможность ознакомиться с результатами тестов, проведенных на прошлой неделе. Говоря откровенно, мы сами заставили вас пройти через это, не так ли?

Элейн кивает. Я ее знаю: ей не нужна болтовня. Ей нужны факты.

– Боюсь, результаты действительно подтверждают то, что мы подозревали: у вас рак поджелудочной железы. Это очень сложная разновидность рака, которую трудно обнаружить на ранней стадии. В вашем случае тесты показывают, что, к сожалению, мы упустили ту стадию, когда хирургическое вмешательство является возможным вариантом.

Он замолкает, чтобы информация усвоилась. Для меня это не сюрприз, на самом деле нет. Может быть, я и не врач, но я уже знаю достаточно из тестов и выражений лиц персонала, проводившего их, чтобы отложить подачу моего заявления в медицинскую школу на год. По крайней мере, это та проблема, которую я точно могу решить.

Вдалеке я слышу грохот трамвая, слабый вой сирены.

Я тянусь к ее руке. Она позволяет мне держать ее, но не сжимает в ответ. О, Элейн…

– Есть ли какое-нибудь лечение? – ее голос спокоен и свободен от жалости к себе.

Консультант не пытается уклониться от ответа:

– Есть химиотерапия, которую мы порекомендуем в первую очередь. Это в большей степени направлено на контроль роста раковых клеток как в самой поджелудочной железе, так и в других частях тела. Но это не лекарство.

– Это не очень надежное средство, я верно понимаю? – спрашивает она.

Он качает головой.

– Верно. За последние годы мы сделали несколько позитивных шагов, но все же…

– Как долго?

– Ответить на этот вопрос крайне затруднительно, миссис Палмер. Но… хм-м… мы говорим о месяцах, а не о годах. Мне действительно очень жаль.

Путь в кафетерий долгий и сложный, в лабиринте коридоров и лифтов трудно ориентироваться, особенно с инвалидной коляской. Элейн сорвала джекпот симптомов, ее ревматоидный артрит вспыхнул точно в то же время, когда она впервые обратилась к терапевту.

В конце концов мы садимся и берем чай с булочками, которые ни один из нас не хочет есть.

Элейн выдыхает.

– Ну, что бы я ни делала в прошлой жизни, это, похоже, было достаточно экстремально, чтобы заслужить такую удачу.

Я думаю о том, как жестоко она иногда поступала с Тимом, но даже это не значит, что она заслуживает страданий.

– Это несправедливо, Элейн.

– По крайней мере, я не буду торчать здесь годами, – ее голос слегка срывается на слове «годами», но она берет нож и разрезает свою булочку вдоль, сосредоточившись