Аббас почти кричит Руму: «Легкое, как настоящее кружево», – но понимает, что тот ушел.

3

Рум садится в кровати, испуганный и вспотевший, и с удивлением обнаруживает, что наступила ночь, за окном темно, но все-таки не так темно, как той ночью, которая ему снилась сейчас, – когда отец заставил его поклясться никогда не возвращаться домой…

Он проспал ужин, чего ни разу еще не случалось за все шесть лет службы.

Он морщится от боли в руке, костяшки пальцев стали чувствительны к прикосновениям. Что на него нашло? Бесчисленное количество раз его называли и так и этак, но он лишь улыбался и качал головой в ответ на оскорбления. Что же в этот раз заставило его сжать кулак и отправить Среднего Джона домой с кровоточащим носом? Рум протянул ему руку, чтобы помочь подняться, но Средний Джон лишь сплюнул в гравий и, пошатываясь, пошел прочь, бормоча что-то про последствия.

Это сейчас и беспокоит Рума.

Средний Джон относится к более низкому классу, но раса – главный критерий в рейтинге. Здесь, в этой стране, смуглый человек – никто, даже если он сын Беднура, этой жемчужины городов, спрятанной так глубоко в лесу, что ей долгие годы удавалось скрываться от глаз завоевателей, этого королевства изящных домов и мощеных дорожек, литейных мастерских, где ковали мечи из самой легкой и прочной стали, этого царства, богатого сандалом и специями и охраняемого фортом Шиваппа Наяка, к воротам которого вела такая длинная лестница, что подъем по ней был сродни восхождению на небо.

Город, который он больше не может увидеть в своем сознании, не получается. Даже дом – просто розоватое пятно.

Он опускает голову на руки. Его желудок урчит, но ему нужна не еда. Ему нужна она.

Опираясь ладонью о стену, он вслепую пробирается к ее двери и прислушивается, прежде чем открыть. Она спит. Он заползает в постель и ложится рядом. Мягкий матрас будто обнимает его.

Она вздрагивает, поворачиваясь к нему.

– Рум?

– Да. Это я.

Ее голос сонный и невнятный.

– Где ты был во время ужина?

– Простите меня, я… Я был занят вопросами поместья.

– Не страшно. Жанна составила мне компанию.

Рум молчит. Жанна? Когда она стала Жанной?

– Я слишком уставшая для эскапады, Рум.

– Конечно, – он смущен. – Я просто решил проверить, как вы.

– В полночь? Я вижу тебя насквозь.

Ее дразнящий тон раздражает его настолько, что он говорит правду:

– Я сегодня кое-кого ударил.

Она приподнимается на локте.

– Ты? Ударил?

Его глаза закрыты, он кивает.

Он слышит ее испуганный вопрос:

– Кого?

– Мистера Тауншенда.

– Нет! Тауншенда? Но он такой старый, Рум, и такой вежливый. Настоящий человек, соль земли.

– Не этого Тауншенда. Этот умер.

– Он умер?

– Да.

Ее взгляд на мгновение затуманивается.

– Ох, да. Он действительно умер, ты прав. Кто же тот Тауншенд, которого ты ударил?

– Его сын. Средний Джон.

– Точно, Средний Джон. Ну, это логично. Он похож на человека, которого бьют каждую неделю. Но почему ты это сделал?

– Он оскорбил меня. Он использовал вульгарное слово.

– Потому что ты азиат, – заключает она, качая головой. – Узколобый глупец. Не то чтобы я удивлена. В мире так мало людей с широким взглядом.

Он уже собирается рассказать про сеялку, но леди Селвин негромко добавляет:

– У Жанны широкий взгляд.

Наступает тишина, потом он спрашивает, какое отношение Жанна имеет к тому, что он ударил Среднего Джона.

– Никакого, – отвечает она, обращаясь к балдахину. – Но я должна сделать одно признание – я попросила Жанну прочитать мой роман.

– «Джинн из Аль Шаама»?

– Название теперь другое, и ты это знаешь.

Он садится, чтобы полностью видеть ее лицо. На мгновение он замечает в ее глазах редкую вспышку вины.

– Как ты могла, Эгги?

– Я чувствую, что могу доверять ей. И я хочу, чтобы кто-то прочитал его и высказал свое мнение.

– Я прочитал. Частично.

Рум колеблется; это больное место между ними. Это правда, он так и не смог заставить себя прочитать главы, где изображается он сам, или его аватар, стареющий джинн с «огромным сексуальным аппетитом». В романе джинн появляется из старинной лампы, принадлежащей леди Александрии Ван Ден Бош, хозяйки Слайборн-Кип. Завязывается роман. Из сорока глав романа в тридцати одной фигурирует джинн.

– Это опасно, Эгги. Она прочтет и начнет делать предположения.

– Я уже говорила тебе много раз, джинн – это не ты.

– Его зовут Раджма Аллабад…

– Я говорила, что открыта для предложений.

– …и вы называете его нос клювовидным, – Рум показывает на свой собственный несколько клювовидный нос.

– Рум, дорогой, послушай меня…

Она накрывает его руку своей, но он уже поднимается с кровати.

– Нет. Вы должны вернуть книгу. Любым способом. Если она кому-то расскажет, мы… вы… – он замолкает, встретившись с ее прищуренным взгля-дом.

– Ты ударил человека, и я тебя поддерживаю. А я доверилась другу, и ты ругаешь меня, как будто ты мой муж.

Рум не отвечает.

Она с достоинством вздыхает.

– Я думаю, мы сказали достаточно. Завтра охота. Надо отдохнуть, пока есть возможность, так что спокойной ночи.

Она забирается под одеяло и отворачивается.

* * *

Идя по коридору, Рум ведет внутренний монолог, который некому выслушать, кроме бюстов и статуй вдоль стен. Видишь, как ты меня заводишь! – говорит он бюсту Мольера. Я ухожу, с меня хватит, – объявляет он статуе миссис Ричард Уэст и останавливается, жалея, что набросился на миссис Ричард Уэст. Ее статуя одна из самых прекрасных в доме: красивая молодая женщина в греческих одеждах, делающая шаг вперед, словно собирается сойти с постамента. Настоящая миссис Уэст умерла при родах, и убитый горем мистер Уэст заказал многочисленные статуи с ее изображением, на которых ее лицо свободно от боли. Чем дольше Рум изучает лицо женщины, тем больше ему кажется, что в уголках ее рта притаилась небольшая усмешка, а во взгляде застыло безразличие.

Где-то позади него тишину пронзает скрип.

Рум замирает, прижавшись к постаменту. Это Феллоуз? Какого дьявола он слоняется по дому в такой час?

Затаив дыхание, Рум ждет; наконец раздается отчетливый стук, тяжелее шагов. Возможно, вор. У них никогда не было воров, если не считать Фладда и его сапога. Рум чувствует, как в нем закипает ярость человека, чье собственное поместье пытаются ограбить. Он идет по коридору навстречу приглушенным звукам, которые, кажется, раздаются из Павлиньего зала. Двойные двери приоткрыты. Он заглядывает в щель, его внимание привлекает мерцающий свет свечи на дальнем подоконнике.

В темноте механизм выглядит странно. Через мгновение Рум понимает, что верхняя часть фигуры снята. Его сердце начинает учащенно