и представить себе не могла, что Аббас проберется ночью в Павлиний зал и поставит под удар весь план. И что теперь? Теперь они должны пересмотреть стратегию или вообще отказаться от своего замысла и вернуться домой.

Она безрезультатно давит пятками в бока пони. Она сжимает бедра и смотрит вниз на твердую землю. Почему эта миссия требует, чтобы она постоянно падала с разных высот?

– Подождите, – кричит кто-то издалека.

Она смотрит по сторонам, пока не замечает Аббаса, бегущего по траве. Она должна быть зла на него, и все же от одного его вида ей становится как-то легче.

– Позвольте мне помочь вам, – говорит он, приближаясь. Он поднимает руки. Она тянется вниз, чтобы положить руки ему на плечи, нервничая, но не из-за лошади. Его руки крепко держат ее за талию. Она чувствует запах его кожи.

Он отступает назад, почему-то выглядя удивленным.

– Вот.

– Спасибо, – говорит она.

Он кладет руку на бок пони; его хвост подергивается в ответ.

– Не очень далеко ты уехала.

– Мы с мистером Румом поссорились. Он бросил меня.

– Да, я заметил. Что он сказал?

– Он видел тебя рядом с механизмом прошлой ночью. Он думает, что это я тебя подговорила. Он сказал, что, если я не признаюсь во всем, он доложит ей. – Она смотрит, как Аббас гладит пони. – Что ты там делал?

Он открывает рот, колеблется.

– Я просто проверял, все ли на месте.

– Ты, возможно, уничтожил все наши шансы.

– Не все, – он поворачивается к ней. – Почему бы тебе не попросить у нее напрямую?

– Что? Тигра?

– Скажи, что это твоя единственная связь с умершим отцом. Скажи, что ты готова обменять все три вещи – халат, подушки, кольцо – на предмет, который стал всего лишь большой сломанной игрушкой. Но постарайся сказать это, когда мистера Рума не будет рядом.

– Этот мангуст всегда рядом.

– Не надо называть его мангустом.

– Он назвал меня лгуньей! – Она делает паузу, задумываясь. – Я не лгунья. Я просто считаю, что правда иногда бывает относительной.

(Ее лицо вдруг напомнило ему, как однажды она сказала, точно так же задумчиво нахмурившись: папа говорит, что только дурак будет мастерить игрушки.)

– Что? – говорит Жанна.

– Что? – говорит Аббас.

– Ты слегка улыбнулся.

Он качает головой.

– Послушай, ты должна воздействовать на нее на эмоциональном уровне. Женщины легко поддаются чувствам.

– Это ты из собственного опыта знаешь?

– Будь серьезнее, Жанна. Очевидно, что она благоволит тебе.

– Это правда, – признает Жанна. – Наши отношения стали довольно… интимными.

Аббас поднимает брови.

– Интимными интимными?

– Близкими.

– Она тебе не кажется отталкивающей?

– Она мне кажется очень красивой. И очаровательной.

– Но она женщина.

– Ты зануда, и я все равно тебя люблю.

Признание вырывается у нее изо рта прежде, чем она успевает схватить его за хвост. Она смотрит в землю, отчаянно надеясь, что он не слышал, хотя тишина – затянувшаяся, мучительная – говорит об обратном.

– Это, наверное, черная икра в мире деревенской травы, – говорит она наконец, прикладывая руку к шее. И тихо добавляет: – Это не сыпь.

– Я знаю, – говорит Аббас, тоже не сводя глаз с травы. – Может, повернем назад?

– А как же пони? Ох.

Пони одновременно жует свой обед и опорожняет кишечник. Они решают оставить его в этом беззаботном состоянии.

Они идут по лугу на неловком расстоянии друг от друга. Жанна придерживает руками края шляпы, но вскоре сдается и снимает ее целиком.

– Я выгляжу нелепо? – спрашивает она его, пытаясь пригладить выбившиеся пряди.

– Никогда, – Аббас делает паузу. – Хотя могла бы. Но тебе пришлось бы приложить усилия.

5

В промежутке между охотой и festivo наступает затишье: гости дремлют, слуги занимаются приготовлениями. Аббас убегает из дома прежде, чем Феллоуз успевает занять его полировкой серебра. Ему нужно пройтись, очистить заросли своих мыслей.

Под серебристой березой он находит перо, в фут длиной, блестящее, серое с белыми пятнами. Такое перо Жанна могла бы использовать в одной из своих шляпок. Она прекрасно умеет шить шляпки. Ему нравилось втайне наблюдать за ней в мастерской ее отца, смотреть, как она вертит в руках свое творение, сосредоточенно поджимает губы.

– Павлин или фазан? – спросила она его однажды, пробуя то одно перо, то другое.

– Фазан, – ответил он.

Она кивнула, заправила перо за ленту шляпки, отступила на шаг назад и недовольно покачала головой. И продолжила работать, продолжила пробовать, и это было ему очень знакомо.

Жанна Дю Лез, Джайхан с вьющимися волосами и воинствующей честностью, с румянцем, который всегда выдает ее. Она что-то задела в нем. Что-то, оставшееся в нем от того мальчика.

Он проводит пером по ладони. Внезапно ему приходит в голову образ: маленький мальчик ковыряется в зубах кончиком пера, а мать говорит: «Фу! Грязное, выбрось». Это было за несколько недель до осады. Он уже много лет не думал о матери и ребенке, сейчас не может даже вспомнить их лица, но ее нежная рука, обнимающая затылок мальчика, – этот жест он помнит очень четко.

Налетает ветерок, шевеля ветви деревьев. Он тихо читает суру за упокой их душ.

Мать была права: в нем нет ни капли благочестия Джунаида. Он пропускал молитвы, пренебрегал паломничеством, напивался до беспамятства, но худшим проступком из возможных было бы растратить дар, данный Богом. Огонь, который горит в нем. Огонь, который привел его так далеко и который он обязан сделать видимым – не только себе, но и всему недоброму миру, миру, в котором нет места привязанностям для таких, как он.

Шрамы покалывают. Он трется спиной о шершавый ствол.

Ты зануда, и я все равно тебя люблю.

Его сердце неистово скачет.

* * *

Вернувшись в Клеверпойнт, Жанна оставляет дворецкому сообщение, что она, к сожалению, слишком устала, чтобы присутствовать на festivo. Феллоуз повторяет ее сообщение с недоверием, заставляя ее задуматься, не совершает ли она ошибку.

Никакой ошибки, решает она позже вечером, погружаясь в ванну с теплой водой. С облегчением выдохнув, она обхватывает руками края керамической ванны.

Она до сих пор чувствует, как руки Аббаса сжимают ее талию.

Ты зануда…

Какая-то ее часть жалеет, что она не настояла на ответе на свое заявление. Что лежит по другую сторону его сдержанности?

Она погружается в воду с головой, чтобы перестать думать.

* * *

Позже она обнаруживает, что не может заснуть под звуки флейты и топот ног. Она вытаскивает роман леди Селвин из тайника в саквояже. Ложась в постель с книгой, она рассчитывает заснуть на первых десяти страницах.

Не успевает она оглянуться, как звуки вечеринки стихают. К концу второй