– Здесь? Надолго?

– Столько, сколько пожелаешь, – леди Селвин смеется, икает, прикрывает рот рукой. – Это правда, мы только что познакомились, но я всегда следовала за своим сердцем, и я знаю, что из нас получатся самые лучшие друзья. Разве ты не хотела бы иметь такого друга в эти трудные времена? Друга, который не будет ожидать от тебя ничего, кроме приятной прогулки по саду или совместного ужина? Твои финансовые затруднения исчезнут. Я приложу максимум усилий, чтобы позаботиться о тебе.

– Максимум усилий, – тихо произносит Жанна, ее взгляд блуждает по леди Селвин, переходит на стены и останавливается на витрине, в стекле которой она видит кусочки своего отражения – свою руку, туфельку, – скрытые другими предметами.

– Ты сомневаешься, – леди Селвин наклоняется и понижает голос. – Это из-за Рума? Не беспокойся о нем. Я ему объясню. Но у меня есть к тебе одна просьба, – леди Селвин пристально смотрит на нее. – Я хочу, чтобы ты уволила своего камердинера. Мне кажется, он тебя очень… отвлекает.

– Отвлекает, мадам?

– Все в порядке, Жанна. Я современная женщина. Но ты должна понять: я не люблю делиться.

Жанна резко встает – неразумно, потому что голова у нее сразу начинает кружиться, – и идет к камину, держась спиной к леди Селвин. Жар обжигает. Она пытается вернуть себе самообладание, любезность.

– Нет, – говорит она и поворачивается. – Простите меня, но я предпочту свои ограниченные средства вашим.

– О, Жанна, не сердись на меня. Прости, если я оскорбила тебя, это не было моим намерением. Когда-то я была такой же, как ты! Я доказательство того, что люди могут подняться над своими обстоятельствами…

– Ничто из того, что вы скажете, не убедит меня остаться здесь.

Сила, с которой Жанна произносит это, заставляет леди Селвин в ошеломлении откинуться на спинку кресла.

– Что ж, – говорит леди Селвин, окидывая комнату взглядом. – Я ошиблась в тебе, Жанна. Я думала, что у тебя более широкие взгляды.

– Ваш взгляд – добавить меня в свою коллекцию. Так же, как вы сделали это с мистером Румом.

– Прекрати болтать чушь! Как будто ты хоть что-то знаешь о нас!

На лице леди Селвин – боль предательства. Жанна понимает, что разрушила их дружбу, но что такое друзья в этой жизни?

– Все это время, – говорит леди Селвин, – ты скрывала от меня свою истинную сущность. Как это бессердечно. Я хочу, чтобы ты немедленно покинула меня и к утру тебя уже здесь не было.

Жанна уходит, не сказав ни слова и не сделав реверанса. Она идет прямо в свою комнату, закрывает дверь и прижимает руку ко рту.

Она не собиралась так срываться на леди Сел-вин. Истинный объект ее злости – Аббас, хотя вряд ли она может сказать что-то, что способно его ранить.

Она слышит скрип в коридоре. Она знает, что Аббас не будет ходить по верхнему этажу в такой час, но все равно приготовилась к стуку в дверь. Она не хочет никого видеть, и в первую очередь его. Даже если она потеряет дом и магазин, даже если ей придется переехать к Изабель, ходить церковь и носить километры черной бумазеи, она больше не хочет иметь ничего общего ни с ним, ни с его планом номер один, номер два и номер двадцать. С нее хватит.

Она нажимает на штырек, запирающий дверь. Она представляет, как он пробует ручку и не может ее повернуть. Как делает шаг назад, понимая, что она намерена отправиться домой одна, самостоятельно. Небольшой триумф, но с наступлением ночи это чувство покидает ее.

Услышав, как захлопнулась дверь Жанны, леди Селвин заставляет себя подняться с кресла. Голова кружится от мадеры. Будь здесь Рум, он взял бы ее руку прежде, чем она успела даже подумать опереться на его. Сейчас подлокотник – это ее Рум. Верный, непоколебимый Рум. Она гладит подлокотник тыльной стороной ладони. Она очень пьяна.

Она погружается в знакомый мрак вдовства. Слезы капают, огонь расплывается. Она тоскует по компании своего меершаума.

Она посылает за своей трубкой и огнивом, которые Салли приносит из ее спальни без малейшего удивления или осуждения. Несомненно, Салли расскажет остальным, если они уже сами не узнали о ее привычке и не добавили ее к списку странностей хозяйки. Но леди Селвин это не слишком волнует, особенно когда она извлекает огонь, открывает окно и втягивает в легкие сладкий дым из трубки. Наружу, в студеный вечерний воздух, выходит дым; внутрь входит призрак ее отца или ее воспоминаний о нем. «Этого ты хочешь, Эгги? – спросил ее отец накануне свадьбы. – Быть ни тем, ни другим?» Он предостерегал ее от брака с человеком выше по положению, думая, что так она станет изгоем. Но он не понимал ее, не знал, что она сделана из более прочного материала, чем большинство.

Бревно в огне трещит и раскалывается. Присев у окна, она откидывает голову назад и закрывает глаза, зная, что чувство одиночества пройдет, завтра или послезавтра, и опускает меершаум на колено, не обращая внимания на искры, летящие из трубки на занавески из тончайшей легковоспламеняющейся кисеи.

9

Танцовщица в белом совершает томный круг. Она опускается на ковер, где Аббас сидит и наблюдает, как ее тонкие руки извиваются в запястьях. Журчит фонтан, поет птица. Он слышит шепот в самое ухо: Выбери художник меня моделью, как бы он рисовал форму вздоха? В комнате становится жарко. Танцовщица нависает над ним. У нее на плече топор, ее рука легко держит рукоятку. Она говорит: «Кхуда хафиз[49], Всезнайка», поднимает топор и рубит его на куски.

10

Аббас просыпается в поту. Но не успевает он расслабиться, обнаружив себя целым и невредимым, как дверь распахивает краснолицый мужчина в ночной сорочке. Он хлопает руками и кричит, показывая в сторону коридора, по которому спешат другие слуги.

Аббас вскакивает с постели, полностью одетый: он не собирался засыпать, он намеревался бодрствовать и встретиться с Жанной, как договаривались. Все остальные слуги в ночных колпаках, халатах и нижнем белье; под сводами Монастыря разносятся их крики.

– Пожар! Пожар!.. Вставай – нет времени!..сначала запусти насос…

Аббас несется мимо них. Он взбегает по парадной лестнице, которая, если бы не запах дыма, казалась тихой и спокойной, ничего необычного.

Рум выплескивает таз воды на горящую занавеску. Пламя небольшое, но устойчивое, к потолку поднимается густое черное облако.

– Рум, вот… – задыхаясь, леди Селвин протягивает ему кувшин своей воды для умывания, который она принесла