бесчисленные диковинки потеряны.

Рум занимается начальником пожарной команды и его людьми, приказывая Феллоузу проследить за тем, чтобы им дали кофе, воду и хоть какой-нибудь завтрак, который можно приготовить в данный момент. Затем он посылает Палмера за Ричардом Селвином, полицией, коронером, строителем и доктором Стэнли. Фладд обжег руку; несколько горничных сильно хрипят. Легкие самого Рума словно обожжены, тело изнурено. Ему все равно. Он не плачет и не хватается за голову. Он перемещается от лица к лицу, издавая какие-то звуки. Он поднимается по лестнице и спускается по лестнице, проходит через прошлое и возвращается в настоящее, которое снова и снова оглушает его, как стекло птицу.

В какой-то момент Рум обнаруживает себя рядом с телом леди Селвин. Она лежит посреди своей кровати и кажется очень маленькой и одинокой. Ее веки блестят неземным глянцем. Миссис Чепмен и одна из горничных обмыли и одели ее, но именно Рум выбрал темно-зеленый атлас и серьги из тигрового глаза. Миссис Чепмен сказала, что жемчуг подошел бы лучше. Он настоял на своем, причем довольно сильно. Тигровые глаза сверкают в тусклом свете свечей.

– Я позвонил доктору Стэнли, – тихо говорит он.

Он представляет, как она говорит: Боже правый, Рум. Каждый раз, когда Стэнли входит в дом, он умудряется оставить после себя труп.

– Я знаю. Ничего не поделаешь. Надеюсь, тебе нравятся сережки, – он делает паузу. – Я подумал, пусть у тебя будут вещи, которые ты любишь. – Его горло сжалось. – Раз уж ты умерла ради них.

Он проводит по ее щеке тыльной стороной пальца. Ее кожа холодная и зернистая от пудры. Она казалась такой живой и теплой, когда он нес ее на улицу и стоял на коленях на лужайке перед домом, тряс ее, нежно шлепал по щекам, потом менее нежно, произносил ее имя снова и снова, пока не понял, что говорит его самому себе.

Тяжелые ботинки топают по лестнице. Рум прерывисто вдыхает, берет себя в руки.

Ричард Селвин останавливается в дверях. Его ночная рубашка наполовину заправлена в брюки. Он делает шаг вперед и дрожащей рукой на долгое мгновение касается ее запястья.

– Кто… – начинает он и быстро убирает руку. – С кого все началось? Это был слуга?

Рум вспоминает, что проснулся от ее крика.

– Я предполагаю, что это была леди Селвин – все случилось быстро.

– А что француженка? Где она была?

– Сэр, вы подозреваете мисс Жанну?

– Все возможно, Рум. Француженка еще здесь?

– Да, сэр.

– Тогда я хочу, чтобы ее допросили вместе со всеми остальными.

– Да, сэр.

Ричард окидывает тело матери подозрительным взглядом, осматривая ее с головы до ног. Вертит шляпу в руках.

– Ты был с ней? – тихо спрашивает он.

– Да, был, – отвечает Рум и добавляет: – Она умерла у меня на руках.

Он ждет реакции Ричарда. Почти надеется на нее. Но Ричард лишь смотрит на него затуманенным взором, как будто эта деталь несущественна.

– Я хочу, чтобы ты был здесь, когда прибудет констебль, – говорит Ричард, прежде чем выйти из комнаты.

Ричард Селвин бодро спускается по лестнице, морщась от горелого запаха в воздухе, готовый посвятить недели, даже месяцы, поиску виновного. Тайна будет раскрыта в течение часа, когда начальник пожарной охраны обнаружит за занавесками остатки трубки из меершаума.

12

От пожара пострадал только Павлиний зал, но с южной лужайки, откуда Жанна смотрит на Клеверпойнт, видится смиренное уныние, как будто весь дом покосился в самых своих основах. Она идет и кусает нижнюю губу, спрашивая себя каждые несколько шагов: Что я наделала? Для чего все это было?

Нет, огонь разгорелся не от ее руки, но ее слова были достаточно обжигающими, чтобы леди Селвин не спала и в одиночестве курила до тех пор, пока не одурела настолько, что не могла удерживать трубку в вертикальном положении.

Сожаления простираются в прошлое. Что заставило ее броситься с парадной лестницы вниз в день их знакомства? Что за человек на такое способен?

Человек, который отчаянно хотел разрушить собственные шаблоны; выбор, который привел сюда, к смерти, окончательному разрушению.

Больше не в силах идти, она садится на скамью из белого камня в форме открытой раковины. Это непрактичный, неудобный предмет мебели, но изогнутая спинка заглушает большинство звуков, позволяя сидящему плакать в относительной тишине.

* * *

Рум спит три часа, прежде чем резко вскакивает, проснувшись от ночного кошмара, в котором огнем охвачен весь дом, а Рум ходит из комнаты в комнату, следуя за криками Эгги, но никак не может ее найти.

Поздним утром он обнаруживает Жанну, сидящую на скамье-раковине в Саду наслаждений. Она без шляпки, на плечи накинута шаль. При виде его она привстает, как бы желая более не занимать то, что ей не принадлежит.

Он останавливает ее поднятой ладонью. Она двигается, чтобы освободить ему место.

Ни один из них не хочет заговаривать первым, поэтому они сидят и слушают, как перекликаются птицы. Он трогает уголок брови, там, где волосы сожжены. Почему-то он не может перестать трогать это место; похоже на прикосновение к собственному черепу.

Когда она заговорила, ее голос был хриплым:

– Я слышала, что леди Селвин спасла механизм.

Рум кивает.

– Как она это сделала? – спрашивает Жанна.

– Чистая воля.

Жанна качает головой.

– Она была необыкновенной женщиной.

Они смотрят вверх на окно в форме четырехлистника, где стекло, в целости и сохранности, полыхает на фоне неба.

– Полагаю, я должна рассказать вам правду, – говорит Жанна.

– Мне уже все равно, – отвечает Рум без злобы.

– Вы были правы насчет Аббаса – он не мой камердинер, – она делает паузу. – Когда-то он был резчиком по дереву у Типу Султана. Он и мой опекун – Люсьен Дю Лез – они вместе сделали Музыкального тигра.

– О Боже правый.

– Что?

Рум бросает на нее косой взгляд.

– Вы действительно думаете, что я поверю этому хвастовству?

Она нахмурилась при слове «хвастовство», что бы оно ни значило.

– Я не жду, что вы мне поверите. Я лишь хотела признаться, что он надеется – мы надеемся – вернуть тигра, восстановить его и…

– Стать богатыми и знаменитыми?

– Да, звучит глупо, когда вы так говорите, – она ковыряется в маленькой шишке, прицепившейся к ее юбке.

– Если он не ваш камердинер, то какие у вас отношения? Кто вы ему?

Он чувствует, что задел нерв: она ничего не отвечает, продолжая ковырять ногтями чешуйки шишки.

– Хотела бы я знать, – говорит она наконец.

Ах, думает он. Она любит его.

Жанна смахивает обломки с юбки.

– Мы намерены сегодня днем переехать на постоялый двор. Через неделю или около того