Шрифт:
Закладка:
Леди Селвин потрясена. Она не помнит, когда ее в последний раз так дерзко шлепали. Может, когда она была школьницей, по костяшкам пальцев. Мисс Жанна, похоже, сама в шоке и прикрывает рот рукой.
– Vraiment désolée[48], мадам. Это случайность. Видите ли, меня учили бить по рукам.
– Так сильно? Даже леди?
– Да, мадам, в монастырской школе.
– Маленькие варвары.
– Но мы можем играть по-вашему.
Леди Селвин потирает руку, которая будто покрылась мурашками.
– Думаю, мне нравится ваш способ. Он гораздо более… бодрящий.
И они продолжают складывать карты в стопку, шлепают друг друга и смеются, звуки радости наполняют гостиную. К концу игры по настоянию леди Селвин они уже зовут друг друга по имеми – Агнес и Жанна.
После обеда они переходят в Павлиний зал, где леди Селвин читает вслух Поэтику Байрона. Она сидит в одном из своих специально спроектированных кресел с четырехлистником, вырезанным на жесткой спинке. Жанне было дозволено разлечься на подоконнике, подняв ноги. Она склоняет голову к стеклу, позволяя свету выгодно подчеркивать свои черты.
Леди Селвин читает книгу размером с римский миссал, водя пальцем по странице. Жанна мечтательно прищурила глаза, будто вглядываясь в очертания тигра, хотя на самом деле она смотрит поверх механизма, на верхнюю часть витража. С жалюзи свисает крючок. Интересно, закрывают и запирают ли ставни на ночь. Если нет, то кто-нибудь может украсть механизм по частям, спустив их через окно с помощью веревки и шкива, и перенести в лодку, спрятанную в камышах на берегу Темзы.
– Вы рассеянны, моя дорогая. Вам не нравится Байрон?
Жанна поворачивает голову.
– Напротив, я впечатлена.
Леди Селвин бросает на нее скептический взгляд.
– Вы видите меня насквозь, мадам, – Жанна смущенно одергивает юбку. – У меня не хватает мозгов для поэзии. Честно говоря, я предпочитаю рассказы.
– Чьи? Возможно, у меня есть авторы, которые вам нравятся.
– Кребийон, Лакло…
– Лакло, – леди Селвин поднимает брови. – Я слышала, что он довольно пикантный, даже для французов.
– В монастыре у нас был один экземпляр «Опасных связей» на семерых.
– Вас раскрыли?
– Нет, но книга исчезла. Монахиням тоже нужны развлечения, не так ли?
Леди Селвин не сдерживается и хрюкает от смеха. «Хрюканье» – так она это называла, когда была маленькой девочкой, которая, согнувшись пополам, хохотала со своими братьями. Это было задолго до того, как она вышла в мир элегантных реверансов и скрытых оскорблений. Но сейчас ей опять кажется это нормальным, даже комфортным – хрюкать перед Жанной.
– Знаешь, – говорит леди Селвин, садясь, – у меня нет Лакло, но у меня есть кое-что другое, что может тебе понравиться.
Леди Селвин отказывается объяснять, предлагает Жанне взять ее под руку и ведет ее по коридору.
Они подходят к простой узкой двери, которую леди Селвин отпирает ключом из кармана юбки.
– Только у меня есть ключ от этой комнаты, – говорит леди Селвин, отступая в сторону и пропуская Жанну вперед. – Сейчас ты узнаешь почему.
Жанна думает, что все-таки стоит предоставить сюда доступ горничным: воздух в комнате затхлый и спертый, почти удушающий. Она направляется к единственному предмету в комнате – постаменту, на котором лежит большая книга в твердом переплете. На обложке – коричнево-красные засохшие лепестки роз. Корешок расшатан, страницы едва держатся вместе.
– У меня есть секрет, Жанна, – леди Селвин кладет руку на книгу и понижает голос до шепота. – Я писательница.
Жанна поднимает брови, ожидая, когда же будет секрет.
– А это мой роман. Хотела бы ты его прочитать?
– Я… – Жанна смотрит на роман толщиной в две сложенные Библии. – Я не могу представить себе большей чести.
– Ты пытаешься обольстить меня, Жанна?
– Нет, мадам…
– Потому что я хочу услышать твое искреннее мнение.
– И вы его услышите, – говорит Жанна и добавляет про себя: «Через год или сколько там понадобится времени, чтобы прочитать эту громадину».
– Я назвала его «Лампа сарацина». Когда-нибудь я надеюсь опубликовать его под псевдонимом. Если содержание будет связано с моим именем, все пойдет прахом.
– Pardon, что пойдет прахом?
– Ну как что? Мое имя, Жанна! Имя – это все, что есть у человека.
Жанна думает о том, что леди Селвин все-таки владеет еще парочкой вещей, но вслух она бормочет согласие.
– Я чувствую, что могу тебе довериться, – леди Селвин делает паузу. – Правда?
Лицо леди Селвин озарено таким искренним желанием, такой простодушной надеждой, что Жанна может только согласиться и взять книгу у нее из рук, обещая вернуть ее леди Селвин – Агнес, – как только дочитает самую последнюю страницу.
* * *
Колесо попадает в колею, карета подпрыгивает. Рум сжимает на коленях сумку со всякой всячиной. В аптеке было все, что нужно леди Селвин: французские румяна, миндальное масло, пудра и маски, – но не было одеколона Рума. Два раза осмотрев все полки, аптекарь вернулся с самодельной смесью в маленьком флаконе, которая изрядно воняла католическим священником. Рум все равно купил, списав сумму со счета леди Селвин.
Рум чувствителен к запахам. Он может узнать, что повар готовит на ужин, просто подняв нос. Вот почему до сих пор ему больно вспоминать тот случай на окраине Порто-Ново, когда полковник Селвин скорчил гримасу, втянул воздух и сказал: «Что это за запах?», а потом посмотрел налево, где стоял Рум, и смущенно произнес: «О…» Как бы то ни было, Рум был благодарен, что ему сообщили о его запахе в тот момент, когда он еще мог что-то с этим сделать, чего нельзя было сказать о полковнике Селвине, чье утреннее дыхание могло свалить с ног лошадь.
Аптекарский магазин был лишь началом неприятного дня в городе. Он остановился пообедать в «Колоколе» и, пока пробирался к угловому столику, прочувствовал на себе взгляды всех посетителей. Буфетчица принесла ему ростбиф вместо куриного пирога – случайная ошибка, но ее извинения показались ему неискренними. Хорошо, сказал он, он съест ростбиф. Он уже ел ростбиф раньше, но в этот раз, разрезая ножом кусок говядины, он вспомнил, как впервые наблюдал приготовление мяса и как оно из розового становилось коричневым. Воспитанный как брамин, он не мог знать, что плоть меняет цвет в огне.
Рум был не из тех, кто часто думает о прошлом. Но как тогда объяснить все эти нахлынувшие воспоминания?
Мимо медленно проплывает сельский пейзаж. Он открывает газету, но на середине
