— Но она не будет заботиться о тебе. Она не сможет тебя любить…

— Зато я смогу ее любить! Разве этого мало?! Как там Стив говорит? В паре один любит, другой позволяет себя любить. Чего еще надо?! Классика! Кроме того, я смогу ее любить до тех пор, пока гробовая плита не придавит меня.

— Рой, — муза коснулась его волос. — Ты можешь дурачить весь мир, но ты не сможешь одурачить себя. Ты любишь. Ты страдаешь. Ты хочешь вернуть… И не о свободе все твои мысли. О человеке из плоти и крови.

— Если ты все знаешь, чего тогда предлагаешь мне?

— Я знаю, это абсолютно обреченное мероприятие, но, может быть, клин клином? Хотя бы на время…

— Клин, говоришь?! Но только ты не учла, что клин этот врос в меня, и проще разломать мою жизнь, чем выбить его!

— Вот ты и признался. Посмотри на себя. На кого ты похож! Ты думаешь, он таким тебя любил?

— Вот именно, что любил. Все стало прошлым. Не все ли равно, какой я теперь?

— Прошлое до тех пор будет прошлым, пока ты его таковым считаешь. У тебя в будущем выставка. Совмести одно с другим и сделай настоящим. Давай, поднимайся, тащи свои обломки в душ и после обсудим детали. От тебя воняет, как от полей аэрации. Скажу прямо, мне нравятся твои идеи.

— Господи! Не успеешь подумать о чем-либо, как это перестает быть твоей собственностью! Не знаю! Права, что ли, авторские на мысли получить и блок на вход поставить?

— Не забывай, это ты меня вызвал. У меня работа четкая. Ты думаешь, я тебя вдохновляю. Я же твоя муза. Давай, иди уже! Меня мутит от этой вони.

— Чертова баба! От тебя не отделаешься!

— Тогда удовлетвори, и я дам тебе от себя отдых. Может быть. Если мне очень захочется.

Рой вышел из душа. Не сказать, что он посвежел. Просто смахнул с себя пыль усталости. Он все также выглядел помятым, словно его несколько раз перепахал культиватор. На лице щедро взошла поросль трехдневных сорняков. Волосы походили на гнездо, в панике покинутое воронами. Ногти уже были пригодны для рытья нор щадящим способом, а одежда попахивала смесью прошлых бурных дней.

— Мне стыдно идти с тобой рядом! — воскликнула муза. — Ты похож на метиса местного бродяги и самки китайского павиана!

— Какого китайского павиана?! Что ты несешь?!

— А ты в свои опухшие щелки мир-то нормально видишь? Давай, пойдем в магазин, потом в парикмахерскую, а после я к твоим услугам. И вот еще что! По дороге я сделаю вид, что я не с тобой. Не хочу, чтобы кто-нибудь мог решить, что я тебя знаю.

Убив на все эти дела добрую половину дня, они, наконец, осели в ресторанчике. Рой заказал себе лобстера, а муза, сославшись на вечную диету, ограничилась набором травы с каким-то местным соусом. Из кактусов.

— Итак, — начала она. — Пока они там ловят твоего лобстера, поговорим о деле. Это гениальная идея делать наложенные снимки.

— Я так и думал! Наконец! Хоть что-то я сделал неплохо! Вдохновляет.

— А то я не знаю, что ты там думаешь! Если ты будешь резать его движения на мгновения, то и задний пейзаж тоже должен идти в тех же скачках. Если один поворот головы ты размазываешь на десять снимков, то и чайки должны делать один взмах в тех же десяти кадрах. Конечно, я понимаю, что это несколько разные временные отрезки, но ведь тебе решать, что ускорить или замедлить.

— Чайки, — задумчиво произнес Рой. — Ты права. Нужны чайки.

— Это не я права, а ты прав. Я лишь соглашаюсь с тобой.

— Но ведь надо ехать на залив.

— А что, кто-то говорит, что не надо?!

— Ему идут чайки. Правда, ведь?

— Ему идет все! И чайки, и пустыня, и море, и двадцать второй этаж.

— Кстати, знаешь, о чем я тут подумала? — муза улыбнулась. — Сейчас опять скажешь, что это дурное предзнаменование.

— Не скажу. Говори.

— Я бы сделала подсветочку в тон пейзажу. Ну, то есть, пустыня, соответственно оранжевый, залив — изумрудный и так далее. Ну, ты понял, надеюсь? Хотя это не наш вариант. Раз у нас все черно-белое, то и думать забудь.

— Да. Это было бы очень кстати. Жаль. Ты не смогла бы носить чудесную помаду — неопределенно произнес Маккена, все еще продолжая думать о чайках.

Мозг его заблокировался, покрылся непроницаемой скорлупой, и лишь один единственный тоннель убегал в бесконечную даль. К заливу. Счастье в каком-то далеком отсеке памяти Роя взорвало упаковочную капсулу и разлилось в уголочке сердца крошечной лужицей. Он вновь обнаружил себя в пространстве, когда муза окликнула его.

— Меня сейчас стошнит! Ты уже десять минут ковыряешься в лобстере, как патологоанатом в трупе! Прекрати наматывать на вилку его мясо!

— А? Что?

— Или ешь, или попроси, что б убрали.

— Ты тоже знала, что у него аллергия на морепродукты?

— Это было настолько очевидно, что разве что слепой в безлунную ночь с завязанными глазами не заметил бы. Он же сразу покрывался пятнами.

— Выходит, и ты тоже. Все, кроме меня. Стив прав, я — потребитель. Меня интересую только я сам.

— Милый, — муза постаралась придать тону ласковый оттенок. — У тебя все еще прекрасное тело. У тебя все еще красивое лицо. И у тебя все еще отвратительный характер. Я думаю, что это приобрело уже клинический характер. И еще одно. Ты, дорогой, не извлекаешь урока из происшествий.

Маккена не шевельнулся и лишь поднял на нее глаза.

— За последнее время я прошел такую школу выживания, что этого урока мне хватит до конца дней…

— Прости, — перебила муза. — Кто прошел школу выживая?! Ты?! Нет, родной, ты себе льстишь. Это он прошел школу выживания. Тебе чего выживать? Сыт, одет, при деньгах, при доме и машине. У тебя даже работа уникальная. Работаешь по желанию. Где здесь выживание? Посмотрим, что у Энди. Ты уже один раз нашел его. И даже не ты, а Стив. И, кстати, напомню тебе, он был жив. И это зимой, на ящиках, в каком-то грязном подвале. Хочу заметить, он справлялся один.

— Еще немного, и он бы попросил помощи…

— Не будь так уверен. Мальчик слишком горд для этого. Просить помощи?! У тебя?! Бога ради не смеши меня, Рой! Ты испытал его раз, но ведь тебе же мало! Ты любишь экстрим. Поэтому в следующий раз ты тщательно собрал ему в дорогу все необходимое. Унижение, оскорбление, побои. Ты позаботился о том, чтобы ему хватило надолго. А чтоб он совсем ни в чем не нуждался — куртка, кроссовки и джинсы. Щедро для апреля, не так ли? А вот сколько там? Сорок долларов? Да, ты, конечно же, забрал. К чему такая тяжесть в пути? Надорваться ведь можно. Ты даже не забыл ему смерть положить в боковой карман, что б под рукой была. Ну, это так, на всякий случай. Как средство от поноса. Вдруг приспичит. Работает безотказно. Проверено. Богатый набор. Согласись!

— Замолчи!

— Запросто, только что это изменит? А ты сейчас сидишь, ковыряешься в лобстере за полторы сотни баксов. Это, конечно сложнее. Здесь еще выжить надо как-то. Не каждому под силу. Да и я тут вынянчиваю тебя. Давай, мол, Роюшка, сделаем выставку. Давай кадр на кадр наложим. Рассвет на закат! Море на кактусы! Тут только сильнейший выживет, кто бы сомневался!

— Тебе доставляет удовольствие…

— Доставляет! Поэтому давай, вставай и тащи свою задницу на причал. Будем думать, откуда ракурсы брать.

Рой бродил по пляжу, тускло глядя на пирс. Ракурсы не брались. Им наперерез лезли воспоминания. Плотные и непрозрачные. Они висели в воздухе густой взвесью, и с каждым вдохом втягивались внутрь. Что-то внутри впитывало их и осаждало. Они громоздились друг на друга, создавая страшный гул. Словно искры на бенгальском огне выстреливали отдельные слова и обрывки фраз. Маккена какое-то время пытался упорядочить эту круговерть, но, в конце концов, додумался до того, что ему впору выпить. Просто, что б перестать думать. Муза тоже поняла, что ей надо принять крепких жидких углеводов, потому как чувствовала усталость. Идеи у нее не генерировались, и она утомилась от бесконечных бесполезных попыток. Еще она была сыта Роем и как-то по-английски исчезла. Незаметно и вдруг.

Маккена вернулся в номер где-то между ранним утром и поздней ночью. Он чувствовал себя помятым старым алюминиевым тазом, по которому проехал грузовик. Он как раз размышлял над тем, принять ли ему душ сейчас или нежно лелеять грязь до лучших времен, когда в дверь постучали.

— Идите на фиг! На свете нет ни одного столь важного дела, чтобы беспокоить меня в такое время!

Ровно полминуты он наслаждался ответной тишиной, после чего стук навязчиво повторился. Решив, что вернулась подвыпившая муза, Маккена потащился