скребу указательным пальцем по бороздам на ногтях больших пальцев, размышляя, нет ли у меня недостатка витаминов, пытаясь отвлечься от мыслей о том, к чему готов Нокс. Я не хочу знать, потому что непременно хочу узнать, и в этом есть смысл, очень даже большой. Это значит, что я уже слишком далеко зашла. Я не могу отрицать это знание, как бы ни сопротивлялась. Как бы ни старалась сосредоточиться на других вещах, голос у меня в голове слишком настойчивый. Слишком громкий. Он кричит, что я его хочу. Боже, да, я хочу Нокса Винтерботтома, и, если он сейчас не скажет мне, к чему он готов, я умру.

Больше всего мне хочется на него наорать. Мой разум во время его прикосновений дал мне понять, что я не могу этого сделать. Что я убегаю от чего-то, чтобы начать все сначала, а не чтобы попасть в очередную катастрофу. Мне потребовалась вся моя сила воли, чтобы прервать этот момент, а Нокс берет и делает это загадочное заявление, и я опять не могу оторваться от него. Он снова притягивает меня к себе и создает между нами напряжение. Но оно должно рассеяться. Просто обязано.

Мне слишком любопытно. Я ничего не могу с собой поделать.

– К чему готов?

– Измениться ради тебя, – он проводит кончиком языка по губам. Вишневым губам. – Больше никаких вечеринок. Никаких других девушек. Если хочешь.

«Если я хочу». Три слова, которые снова переворачивают все с ног на голову. Нокс – изъян в моем плане. Неожиданная впадина на моем пути. Слишком красивая, чтобы пройти мимо. Слишком красивая, чтобы не заметить.

Но я не могу. Просто не могу, потому что уже бывала в такой долине. Она была такой же красивой. С яркими огнями, которые манили меня, скрывая, что внутри вместо ручьев болота, а вместо света – тьма. Она не хотела меня отпускать. Она хотела меня уничтожить. Затащить в болото, чтобы я не смогла дышать и задохнулась от боли. А ведь с виду она была такой чистой.

Но красота обманчива. Если не быть начеку, она заведет тебя туда, где света нет, чтобы показать свои истинные цвета.

А еще у нее жестокое лицо. Я видела его. Слишком долго, слишком часто, чтобы я сейчас могла рискнуть снова связаться с кем-то таким красивым, настолько красивым, слишком красивым.

– Нокс… – я ерзаю на диване. Мое тело сопротивляется тому, что я собираюсь произнести. Его глаза прикованы к моему рту, когда я втягиваю нижнюю губу и провожу зубами по чувствительной коже. – Из этого не выйдет ничего хорошего.

Вместо того чтобы обидеться, он выглядит озадаченным:

– Ты же сама мне говорила, что пора завязать с вечеринками и скандалами. А теперь я хочу измениться, и ты говоришь, что ничего хорошего не выйдет?

– Ты должен измениться. Ради себя. Но не ради меня.

– Почему?

Я провожу пальцем по разодранной обивке дивана:

– Мы не подходим друг другу.

– Мы прекрасно подходим.

Я поднимаю взгляд:

– Откуда тебе знать?

– Откуда тебе это не знать?

– Хватит передергивать мои слова.

Он смеется:

– Почему? Потому что тогда тебе придется признаться себе, что на самом деле у тебя нет никаких причин отказывать?

– У меня есть причины, – я замолкаю, чтобы посмотреть ему в лицо, которое в этот момент прочесть так же трудно, как «Анну Каренину». – Я просто держу их при себе.

– Я тебе не верю.

Его взгляд убедительный, настолько убедительный, что мне трудно продолжать смотреть ему в глаза. Вместо этого я снова принимаюсь ковырять ноготь большого пальца, белые пятна на котором явно свидетельствуют о нехватке витаминов. А может, это стресс. Я украдкой смотрю на него. Мое сердце подпрыгивает, подтверждая мою догадку. Стресс. Определенно стресс, и Нокс, и стресс, и Нокс, Нокс, Нокс.

– Я не всем подряд рассказываю, по каким причинам принимаю свои решения.

– Я не это имел в виду. Я не дурак, Пейсли. Я знаю, что ты хочешь меня так же, как и я тебя. Но я принимаю твое решение. – Он поднимает руки и встает.

Внезапно я паникую. Даже больше, чем когда мы целовались.

– Куда ты?

Он смеется, оглядывает кинотеатр и наклоняет голову. У него такой соблазнительный вид, что мне хочется притянуть его обратно на диван и пересмотреть свое заявление. Я хочу сказать ему, что хочу его, и чтобы он, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не соглашался с моим решением.

Но я этого не делаю. Конечно, нет.

– Если ты хочешь, чтобы я замерз до смерти за считанные минуты, я выйду на улицу. В противном случае я могу просто сесть на другой диван, и мы проведем следующие несколько часов, делая вид, что между нами ничего не было, – он пожимает плечами. – Поверь, у меня к этому талант.

«О, я верю. Еще как верю».

Когда я не отвечаю, Нокс начинает тихонько напевать про себя, направляясь через всю комнату к полке с книгами. Я узнаю мелодию. Она из диснеевского «Холодного сердца».

– «Отпусти и забудь»? Как мелодраматично, Нокс.

Он берет с полки книгу, уголки которой уже слегка погнуты. Его глаза пробегают по обложке.

– М-м. Я бы предпочел слово «патетично».

– Это одно и то же.

– Ты так думаешь?

– Я знаю.

Нокс засовывает книгу под мышку, исчезает из моего поля зрения и через минуту возвращается с пакетом попкорна. Он опускается на диван, открывает книгу и бросает в рот горсть попкорна, пока на экране продолжается фильм.

– Ты удивишься, узнав, сколько вещей, которые, как тебе кажется, тебе известны, оказываются совсем другими.

Я больше не заговариваю об этом. И Нокс тоже. Он лежит на диване – своем, а не моем – листает книгу и ест попкорн. Каждый раз, когда его чавканье нарушает тишину, я бросаю на него взгляд, сама не зная, зачем. Может, мне просто хочется его внимания? Конечно, хочется. На меня это похоже. Но Нокс этого не замечает. А если и замечает, то ему все равно. Его чавканье становится еще громче. Он ест еще громче. Иногда он смеется, видимо, книга хорошая, и я ловлю себя на мысли, что хочу попросить его прочитать мне отрывок. Вдруг он снова рассмеется, потому что от его смеха у меня мурашки по коже, и мне это нравится. Он мне нравится. Мне нравится его смех.

Но ничего из этого я не делаю. Вместо этого я стараюсь игнорировать его присутствие и сосредоточиться на «Клубе “Завтрак”». Заодно я в уме прикидываю, кто из персонажей похож на нас больше всего. Нокс – это