– Что ты делаешь?

– Хочу включить один фильм. То есть, если смогу найти.

– Они вон там, – он поднимается с кресла и ведет меня к полке, заставленной коробками. Они помечены годами. – Какое десятилетие тебя интересует?

– Хм. Восьмидесятые.

Его взгляд осматривает полку, а затем он достает коробку и открывает крышку. Бобины упакованы в подписанные пластиковые контейнеры и расставлены в алфавитном порядке.

– «Клуб „Завтрак“»!

– Я знал! – смеется Нокс. – Серьезно, я прочитал название и подумал, что ты точно захочешь его посмотреть, и тут ты сама это сказала.

– Может быть, ты меня уже немного знаешь, – я достаю пленку и подхожу к проектору. – Объясни, пожалуйста, как эта штука работает.

Он снова смеется, берет пленку из моих рук и вставляет ее. На экране начинаются вступительные титры.

– Я сейчас вернусь.

Нокс исчезает за дверью, которая неизвестно куда ведет. Пользуясь моментом, я как сумасшедшая чешу заднюю часть бедра, потому что сырые штаны высохли и начали натирать, и затем заворачиваюсь в одеяло на потрепанном диване.

Нокс возвращается и встает рядом со мной. Он сует мне под нос горячий шоколад:

– Держи.

Я выпрямляюсь:

– Боже мой. Где ты его взял?

– На кухне, – он тоже садится на диван, но берет себе отдельное одеяло. – Я его не отравил, честно. Пей спокойно.

Закрыв глаза, я вдыхаю сладкий аромат, затем делаю глоток и снова открываю их:

– Это лучшее какао в моей жизни.

– Не отвлекайся, Снежная королева. Твоя очередь.

В животе урчит. Я списываю это на вкусное какао.

– Хорошо. Никто не знает, что я переехала в Аспен. Теперь ты.

Он отпивает какао:

– Меня приняли в Колорадский горный колледж на факультет психологии, и я, наверное, откажусь. Теперь ты.

Я давлюсь горячим шоколадом. Напиток стекает по горлу, и я несколько раз сильно кашляю. Нокс интересуется психологией? Кто-нибудь, ущипните меня. Это горячо. Чертовски горячо.

– В этой игре есть джокер? – я хитро улыбаюсь. – Тогда я хочу его разыграть и задать вопрос прямо сейчас.

– Жаль, но его нет. Твоя очередь, Пейсли.

Я смотрю на экран.

– Моя мать – проститутка, подсевшая на крэк, и отдел по делам несовершеннолетних забрал меня у нее, когда она хотела продать меня наркоману за два рюкзака наркотиков. Теперь ты.

Нокс резко дергается. Его какао разливается, оставляя на шерстяном одеяле большой коричневый след. Кажется, он не знает, куда деть чашку, но потом ставит ее на ковер и смотрит на меня:

– Погоди. Что?

– Никаких вопросов. Только ответы, – повторяю я его слова. Сейчас я уже жалею, что рассказала ему такие подробности, но меня будто занесло. Я так хотела выплеснуть всю правду, думая, что станет легче. Вместо этого мне стало только хуже.

Нокс не двигается ни на миллиметр, но хмурит брови и смотрит на меня с таким выражением, которое я не могу никак понять.

– Пейсли…

– Это ты придумывал правила, – говорю я, поворачиваясь к нему лицом. – Никаких ответов.

Он закусывает нижнюю губу, а затем задумчиво облизывает губы.

– Значит, мне самому придется их нарушить, но… Господи, Пейсли. Я буду полным мудаком, если сейчас на это ничего не отвечу. Мы не можем просто замалчивать такую тему.

– Нет, можем, – я сжимаю чашку с какао, как спасательный круг. – Можем.

Мой голос дрожит, и я чувствую, что мои глаза щиплет. Чтобы не сорваться, я притворяюсь, что внимательно рассматриваю оленя на чашке. Но тут я чувствую палец на своем подбородке и позволяю Ноксу поднять мою голову. Он видит, как в моих глазах блестят слезы, которые я изо всех сил пытаюсь скрыть. Сомнений нет.

– Я не знаю никого – правда, никого – кто бы производил на меня такое же впечатление, как ты, Пейсли.

Его слова пробуждают во мне жгучее желание прикоснуться ладонями к его лицу и притянуть его к себе. После того, что я только что рассказала ему о себе, это должно быть последним, о чем я должна думать в этот момент, но я не могу удержаться. И я устала бороться со своими чувствами. Я так устала от этого постоянного страха боли. Я хочу быть счастливой. Просто быть счастливой.

Но прежде, чем я успеваю подумать, как мне к нему приблизиться, Нокс проводит рукой по волосам и опускает взгляд на пол. Кажется, он о чем-то размышляет. Или борется с собой.

– К черту все, – вдруг говорит он, выхватывает у меня чашку с какао и небрежно ставит ее на ковер. Затем он смотрит на меня с таким выражением в глазах, будто от этого зависит его жизнь. – Я просто должен это сделать, Пейсли.

И затем Нокс меня целует.

Мы с тобой – дикая магия

Пейсли

«Лаванда» – это первое, что приходит на ум, когда его губы касаются моих. От Нокса пахнет лавандой, и, Боже, как же я обожаю этот запах. Так сильно, что я зарываюсь руками в его волосы и притягиваю его ближе к себе. Мое сердце бешено колотится в груди. Я уверена, что Нокс слышит каждый удар.

Он издает хриплый звук, похожий на львиный рык, и осторожно проводит пальцем по моей шее. Я вздрагиваю. Мой низ отвечает покалыванием и сжимается. Желание внутри меня сильнее, чем когда-либо прежде.

Я словно одурманенная. Отстраненная. Пьяная. Его губы – мягкие и волнующие.

Шелк и буря.

Шум фильма и треск огня превращаются в отдаленный гул. Неявный. Не пропавший и не появившийся, потому что прикосновения Нокса поглощают меня. Крепкая нить, за которую я цепляюсь, пока он обнимает меня.

Мои пальцы гладят его кожу головы. Я чувствую, как его тонкие волосы щекочут мою руку, и не могу насытиться, не могу, не могу. Нокс чувствует мое желание, я уверена, что он его чувствует, потому что он издает звук, едва слышный, едва ощутимый, всего лишь дуновение, но настолько мощный, что внутри меня что-то взрывается. Боже, мне так жарко, ему так жарко, что в этот момент не связано ни с огнем, ни с нашими теплыми телами. У меня кружится голова, и я вдруг задумываюсь, правильно ли это. Но так должно быть, просто должно, потому что от одной мысли о том, что это может прекратиться, во мне разрастается черная пустота.

– Пейсли…

Нокс шепчет мое имя между двумя прикосновениями, и в его устах оно звучит как святыня. Как что-то хрупкое, что он держит в руках, осторожно и бережно, чтобы не сломать. Никогда еще мое имя не ощущалось так. Я даже не знала, что можно ощущать свое имя,