Шрифт:
Закладка:
Бусбек этого не осознавал, но таким же образом вербовали девушек с завоеванных территорий. Обращенные в христианство принцессы и рабыни становились членами султанской семьи. Девочек привозили в императорский центр – сначала в Старый дворец после 1453 г., а затем с середины XVI в. в женский гарем во дворце Топкапы – обращали в ислам и давали образование. Они подчинялись системе ученичества, продвижения по службе и рангов. Покоренных девушек обучали грамоте, тому, как быть мусульманками, а также петь, танцевать, играть на музыкальных инструментах, рассказывать истории и вышивать. Обращенные рабы, забывшие свое прошлое, соревновались друг с другом, чтобы подняться по служебной лестнице и служить династии.
Точно так же как европейские евнухи строго следили за каждым аспектом жизни пажей во дворце султана, африканские евнухи придерживались строгого кодекса поведения в отношении женщин в гареме. Многие из них выходили замуж за пажей, когда покидали дворец, или за администраторов.
Если они становились наложницами султана, то могли рожать принцев, воспитывая сыновей в провинциях и готовя их к тому дню, когда те тоже займут трон.
Тщательно продуманная система вербовки показывает, как османы, в отличие от западноевропейских соперников, столь стремившихся «очистить» владения от всех религиозных меньшинств, рассматривали подданных, как потенциальные «винтики» в государственной машине. Их разнообразные подвластные народы служили сырьем, которое можно было усовершенствовать для удовлетворения потребностей империи по мере того, как она распускала и объединяла некогда могущественные династии. К XVI в. дворцовые рекруты чаще всего были обращенными сыновьями крестьян-христиан сначала в основном греческого и боснийского происхождения, затем албанского, а позже черкесского, абхазского и грузинского, воспитанных во дворце как лояльный корпус солдат и государственных деятелей без связей с существовавшей знатью.
Система была не столь совершенна, как описывал Бусбек[519]. Новобранцы помнили родину. Соколлу Мехмед-паша, великий визирь сербского происхождения, родившийся в Боснии, построил знаменитый мост через реку Дрина в Вышеграде и восстановил Сербский патриархат в Пече[520]. Новобранцы сохранили родные языки и одевались в привычные костюмы. Они поддерживали отношения с членами семьи, следя за тем, чтобы родственники также занимали высокие посты в администрации или вооруженных силах. Существовала жестокая конкуренция между новобранцами из Юго-Восточной Европы (Албания и Босния) и с Кавказа (Абхазия, Черкесия и Грузия). Возникало также соперничество между албанскими и боснийскими группировками в администрации и вооруженных силах. Интеллектуал боснийского происхождения изобразил албанцев мятежными, трусливыми, упрямыми, невежественными, жестокими и уродливыми[521]. Такая групповая конкуренция создала этнические стереотипы: албанцы были импульсивно жестокими, абхазы – мастурбирующими простаками, а черкесы – грязными ворами. Подобные клише создавались для того, чтобы помешать мужчинам того же происхождения выйти за рамки выражения солидарности и разжечь мятеж, стать более лояльными к своей этнической группе, чем к султану.
Стамбул во времена правления Сулеймана I являлся одним из крупнейших городов Европы с населением до трехсот пятидесяти тысяч человек, треть из которых были христианами[522]. Как отмечалось ранее, Сулейман I приветствовал евреев и мусульман, насильственно обращенных в католицизм в Испании; они поселились в том же районе Галата, что и римские католики[523]. Каждый район Стамбула приобрел особый этнорелигиозный характер, хотя население большинства из них было разнообразным. Здесь не возникало гетто, как в христианской Европе. К концу XVII века в Стамбуле жило, по примерным оценкам, около полумиллиона человек, включая двести десять тысяч христиан и сорок тысяч евреев[524].
Таким образом, город был микрокосмом империи, настоящим живым «словарем»: абхазский, албанский, арабский, армянский, ашкеназский и австрийский; боснийский и болгарский; каталанский, черкесский, кордовский, крымский и хорватский; далматинский; египетский; французский; грузинский, немецкий и греческий; венгерский; индийский, иранский, иракский и итальянский; еврейский; караимский и курдский; лазский; македонский и молдавский; палестинский, польский и португальский; рагузанский, цыганский, румынский и русский; сефардский, сербский, сицилийский, испанский, суданский и сирийский; татарский, туркменский и турецкий; узбекский; венецианский и влахский[525]; валашский и западноевропейский; йеменский; и заза[526]. Были там и османы, стоявшие выше всех национальных и этнических категорий.
Имперский синтез: светское право и исламское право
Шейх-уль-ислам – бывший муфтий Стамбула, ведущий юрисконсульт – давал юридические заключения по юридическим вопросам, касавшимся соответствия политических решений исламскому праву. При Эбуссууде-эфенди, который занимал этот пост при Сулеймане I и Селиме II, шейх-уль-ислам стал религиозным главой, производя все педагогические и судебные назначения. Его можно сравнить с христианским патриархом.
Ничего подобного не было замечено в исламской истории. Точно так же как великий визирь был заместителем султана, обладающим теми же политическими полномочиями, шейх-уль-ислам был его религиозным заместителем. Он выдвигал кандидатуры на религиозные посты, назначал судей и возглавлял систему продвижения по службе. Муфтий Стамбула являлся независимой фигурой, но шейх-уль-ислам входил в государственную администрацию.
Религиозный закон стал рычагом власти султана, узаконивающим практику или действия, нарушающие исламское право. Сбор не должен был быть разрешен, поскольку это влекло за собой порабощение подданных и насильственное обращение их в ислам. Аналогичным образом, рабский статус правящего класса, а не только солдат, также был необычным.
Эбуссууд-эфенди заявил, что приносящая ренту собственность, обеспеченная наличными деньгами или движимым товаром, считается законной, вопреки мнению практически любого другого мусульманского ученого. Проценты позволяли платить зарплату проповедникам и наполняли карманы жертвователей, что должно было быть незаконным из-за запрета на их получение. Эбуссууд-эфенди обосновал свое решение тем, что такова была привычная практика, преобладающий способ пожертвований, и что это способствовало процветанию, хотя до Османской империи было редкостью[527]. Шейх-уль-ислам нашел юридические основания для разрешения начать осаду Кипра в 1570 г., что нарушило мирный договор, на который согласились османы. Он оправдывал массовые убийства шиитов и езидов в Восточной Анатолии на том основании, что те были неверными[528]. Эбуссууд-эфенди узаконил налоги на вино и свинину. Он фабриковал юридические документы, позволявшие евреям строить или ремонтировать молитвенные дома, которые согласно обычному толкованию исламского права должны были быть разрушены. Таким образом шейх-уль-ислам создал правовую основу для проведения изменений на государственном уровне, даже когда они шли вразрез с исламским законом и обычаями.
Сулейман I приказал Эбуссууду-эфенди и канцлеру Джелалзаде Мустафе привести исламское право в соответствие со светским каноном. Шейх-уль-ислам объединил религиозные учреждения, в то время как Джелалзаде Мустафа бюрократизировал систему гражданских институтов.
Благодаря законам и постановлениям, принятым под его руководством, они обрели структуру и стабилизировали свою деятельность. Это повлекло за собой сбор и кодификацию кодексов канонического права для составления
