– Охранябушка, – легла на него, через плечо могучее в лицо мрачное заглянула, – а ты, случаем, не помнишь, с чего у тебя странности-то начались?

– Странности? – странно на меня глянул маг. Но язвить не стал, подумал и ответил: – С Гиблого яра, Веся. Игла ходока ранила. Я друга прикрывал, от всех шипов увернулся, а от последнего не смог. Вот примерно там, где моей кожи сейчас касается дыхание твое, и ранило.

– Ага, благодарствуем! – возликовала я.

И принялась изучать плечо.

И нашла!

Проникновение было крошечным, как ранка от иголочки, и не скажи охранябушка, боюсь, не отыскала бы ни в жизнь! Слишком уж крохотный участок поражения, слишком страшны последствия от столь мизерной ранки. Ну да смысл думать об этом, потом подумаю, сейчас действовать следовало, и я, пододвинув тетрадь к себе, бегло проглядела схему снятия проклятия и вдруг поняла – а не сдюжу. Не сумею. Проникновение-то мизерное, это да, вот только вливать силу свою я тоже через это же место должна. А это из груди своей по руке до пальцев и лишь после к пораженному участку тела мага. И казалось бы, невелико расстояние, да только иной раз от мелочи слишком многое зависит.

Глянула на тетрадь, на плечо охранябушки, на тетрадь… на плечо…

А к дьяволу все сомнения, справлюсь!

И склонившись, я прижалась губами к плечу мага, закрыла глаза и…

– Ведьма, ты что делаешь? – вопросил вдруг охранябушка.

«Тебе лучше не знать», – подумала я.

И это была последняя мысль.

Вдох. Через него, через его кожу. Через его место поражения проклятием.

Через его время и жизнь.

Вдох всей грудью, всем телом, всем моим существом, и, выпрямившись, я выгибаюсь, резким движением отбрасывая волосы за спину и чувствуя, как они опадают водопадом. Выдох!

Меня трясет. По рукам, по губам расползается тьма, губительный яд проклятия, и будь я ведьмой – это был бы последний выдох в моей жизни, но я не только ведьма. И тьма остается лишь на волосах.

– Весь… – хриплый тревожный шепот охранябушки. – Веся, хватит!

Глянула в зеркало, увидела напряженный взгляд мага, весело подмигнула ему и вновь склонилась к могучей спине не мага – воина.

«Во далеком лесу есть топь глубока,

В топи той прячется тьма,

Тьма чернил черней, тьма ночи темней,

Тьма опаснее острых скал и камней.

К той тьме я пойду, сумрак твой отнесу.

Той тьме все отдам, ничего не возьму».

Я шептала слова, касаясь дыханием каждой черной отметины, собирая всю черноту проклятия губами, выдыхая всей грудью, чтобы ни частички не осталось во мне, и стараясь не слышать хриплого дыхания лежащего подо мной мужчины. Архимаг хрипел, давно сжимая деревяшку зубами и не издав ни стона, ни крика, – мой охранябушка был силен, терпел молча.

Давно взмок он, трясло всем телом меня, но это было еще не все.

Вобрав в себя до капли всю тьму проклятия, я посидела, опираясь руками о могучую покрытую потом спину мага, подышала, собираясь с силами, и перешла ко второй фазе.

Вдох, и на едином выдохе всей силой своей души, своей груди, себя:

«In silvam non distant altum est

Cingunt paludes et occultatum in tenebris,

Tenebris nigrior atra caligo tenebrosa nocte

Caliginem periculosam montium saxa.

Et ibit per tenebras, et ducam te caliginis.

Quod tenebrae non aliquid, ego non aliquid!»

Второе заклинание почти полный аналог первого, только магия другая – ведьмовская древняя. А то, что было убрано магией леса, уже никогда не вернется туда, где оставила свой след магия ведьмы.

Проклятие было снято!

Одна трудность во всем этом имелась – как ведьма я выложилась. Выложилась по полной, выпила себя досуха, опустошила до самого-самого дна.

И падая на пол, тихо простонала то единственное, на что хватило сил:

– Лешенька…

* * *

Мне снился сон. Не люблю сны, особенно о прошлом.

Но, увы, это был именно такой сон.

«Валкирин, еще раз!»

Я стою посреди магического контура в виде звезды… вчера контур был из двух совмещенных частично кругов, а сегодня вот звезда. Из-под ногтей течет кровь, в висках пульсирует боль, губы пересохли, я хочу пить, невыносимо хочу пить, но кто мне даст?

«Валкирин!»

Славастена никогда не отличалась жалостливостью. Беспощадная совершенно неведьма, учениц не берегла, но кого это волнует? Вчера в контуре из кругов погибло двое. Сегодня отсюда унесли уже четверых, и мы все знали – они не появятся в лазарете и в общей комнате уже никогда не покажутся тоже. Их похоронят в саду. В безымянных могилах. И если я сейчас не справлюсь – меня ждет та же участь.

А потому собрав все силы, я простираю руки над трупом, от которого несет диким смрадом разложения, и повторяю уже в который раз:

«Veni in somnio!

Eritis mihi somnium!

Aperi somnium meum!

Surge! Surge! Surge!»

«Surge» – восстань. Это плохо. Очень-очень плохо. Мы ведьмы, мы не должны призывать к жизни полуразложившиеся трупы, мы вообще не должны иметь дело с восставшими или убитыми. Мы – жизнь, а тут – смерть. Да не просто смерть – смерть предстояло пережить мне, пусть и во сне, но все же. И тут в ритуальном зале раздается:

«Валкирин, любовь моя, ты сможешь, ты справишься, я уверен в этом».

Тиромир – в то время ты был для меня синонимом к слову «мир». Ты был для меня всем миром, ты был смыслом моей жизни. И улыбка скользнула по иссохшим губам, боль отступила под волной нежности и желанием помочь любимому, а кровь из-под ногтей… какое она имеет значение, если Тиромир здесь! Если смотрит на меня! Если верит в меня!

И в ритуальном зале звучит уверенное:

«Войди в сон мой!

Стань сном моим!

Откройся моему сну!

Восстань! Восстань! Восстань!»

«Валкирин, не смей использовать язык черни!» – окрик Славастены.

Да, не классический язык магии, но мой, родной, близкий, тот, который удавалось наполнить силой гораздо легче, чем изучаемый и сложный. Когда магия идет от души, от сердца – она сильнее! И убитая монстром, терроризирующим столицу уже почти год, девушка вопреки требованию наставницы не вошла в мой сон – она восстала наяву. А я упала. На руки беззаветно любимого, с осознанием того, что я справилась, я сумела, я его не подвела.

Чем это обернулось для меня? Двумя месяцами в лазарете.

Чем это обернулось для него? Феноменальным успехом, ведь Тиромир раскрыл преступление и нашел убийцу.

Ему достались лавры, мне горькие настои, но разве это тогда огорчило меня? Вовсе нет, я была рада, искренне рада, что сумела ему помочь. Я ведь любила, беззаветно и преданно…

Как же больно… было потом.

А сейчас вдох – и мой сон ведьмы сменяется сном лесной ведуньи. Сном, наполненным светом, дыханием жизни, теплом лучей поднимающегося солнца, прохладой сумрака, скрывшегося под могучими кронами вековых деревьев.

Ну, здравствуй, мой лес!

* * *

Рассвет безбожно проспала. Телом проспала, силой и мыслями давно бегала по лесу, проверяя, помогая, радуясь. Ночью кротиха родила семерых детенышей, максимальное количество для кротов. Все родились здоровенькими, я подмогла, а чаща умилялась и радовалась, правда это не помешало моей поганке зловреднючей попытаться умыкнуть одного кротеныша, под предлогом «Слабенький же совсем, ему особливый уход нужен». Зараза! Хорошо леший вмешался, а то пришлось бы просыпаться и топать туда самой.

Бык вчерашний на заповедных пастбищах был счастлив безмерно, ел вволю и косил глазом на милую бурую в белые пятна телочку, та кокетливо поглядывала на него… и чаща уже тоже была там! В предвкушении! Травку телочке подсовывала сочную, лечебную, за ягодами даже смоталась. Просто у нас с чащей договор – если корова двух телят родит, трогать нельзя, двух корова вполне выкормить